— Но он же настоящий? — подозрительно прищурился эльф. — Не сказка?
— Не сказка, — по галерее над внутренним двором прошла мама, улыбнулась, услышав, о чем говорит сын. — Я сама знакома с Йорветом.
Маму не любят в королевстве Ольх, потому они и живут практически на границе с Лихолесьем, где правит король Трандуил. Зато его отец в почете у короля Эредина, он — его чародей и военачальник, второй после Имлериха. Иногда кажется, что король Эредин сам его отец, так он ему благоволит, но при маме об этом лучше не говорить, она не переносит короля.
— Может, он опять в Мории, — вздохнул маленький эльф, снова целясь. И отец, и мать мечники, но его самого учат стрелять из лука. Впрочем, он обещал себе, что научится еще владеть мечом, благо, у него целая вечность. — Или в какой-то черной крепости! Режет орков!
— Он стреляет, — поправил отец. — Так что учись стрелять, будешь как Иорвет.
— У него один глаз, чтоб видеть при свете, а второй, под повязкой, чтоб видеть в темноте!
Образы обрастают легендами, легенды превращаются в миф. Эльфы все помнят, но молчат, давая легенде об охотнике жить самостоятельно.
Вернон Роше в который раз проснулся от сна, который называл кошмаром, хотя в нем не было ничего страшного. Ему снился его верный враг верхом на страшном хищном коне, он ехал по холму, и луна освещала его доспех, похожий на нильфгаардский. Иорвет был настолько беспросветно и беспощадно одинок в этом сне, что Роше просыпался в ноющим от тоски сердцем и уверял себя, что это лишь его воображение. Иорвет с Даэнис в новом эльфийском королевстве, они будут вечно счастливы, в том мире больше нет войны и крови. Он снова корил себя, что испугался нового и неизведанного, не ушел в далекий неизвестный мир, а теперь… Темерии нет, бороться ему не за что, он занял место ушедшего Иорвета, и теперь за ним охотятся солдаты. Он побывал в Каэр Морхене снова, хотел найти Цириллу и попросить ее отправить его в тот мир, плевать, что будет зубоскалить Геральт, что сам он будет считать себя сдавшимся. Он ведь сможет вернуться в любой момент! Надежда вела его в замок ведьмаков, но Цири исчезла после битвы и больше не появлялась. Погасший взгляд Геральта напомнил Вернону о той нестерпимой тоске, которую он испытывает после того, как приснится Иорвет. Теперь Роше старается думать о Иорвете как о персонаже легенды, редкой сказки, где все началось с дурацкой свадьбы принцессы и лесного бандита, а закончилось так счастливо, как не бывает даже в сказках. Он перевернулся, утыкаясь носом в угол пещеры, и плотнее завернулся в рваный бушлат, рукав которого стал жестким и негнущимся от высохшей крови.
Печальный король сидит на черном троне под короной, взглянув на которую, содрогаются древние владыки, и слушает песню о битве у черных врат. В песне нет боли; в песне кольцо упало в жерло Ородруина словно само, и пала власть тьмы, и наступили благословенные времена. Он всех похоронил, и все стало ему безразлично. Попав в королевство Ольх, путники, зная о том, что короля называют Эредин Юный, ждут веселья во дворцах — как в песнях, которые поют об эльфах, но черный замок полон пронзительной тишиной.
Той самой тишиной, которая много веков царит в лихолесском дворце. Холодный, известный дурным характером эльфийский король проводит все время в сокровищнице, потому что блеск драгоценных камней заставляет забыть его о течении времени. Новое имя предано вечному забвению, теперь нельзя говорить не только о сестре и жене короля, но и о деве из другого мира, но Тауриэль однажды видит, как прекрасный король, сняв корону и завязав волосы простой лентой, создает изваяние девушки из серого камня. В руках девушки странный рогатый лук, а на ней самой кольчуга, надетая на мужской эльфийский наряд — такой она впервые появилась в Лихолесье. В глубине сада, у беседки, о существовании которой никто и не знает, стоят три статуи женщин, и король Трандуил, положив холодный траурный венок из пышных еловых ветвей, оплетенных белыми цветами, к ногам самой юной из них, произносит едва слышно и ласково, как он всегда говорил с ней:
— Вот твоя семья, дитя.
Тауриэль сливается со стволом дерева, за которым стоит. Слезы текут у нее по щекам, но она не замечает этого, наблюдая за тем, как Трандуил гладит кончиками пальцев каменные волосы, прижимается губами к ледяным запястьям. В жизни короля действительно нет ни капли любви — вся она умерла.
— Надеюсь, ты встретишься с ними в чертогах и будешь счастлива, — лесной король отступает и почтительно опускает голову, прощаясь, но не выдерживает, и во всегда равнодушном голосе Тауриэль слышит такую страсть и такую боль, что снова вспоминает: ее короля нередко сравнивают с драконом. — Разве я не принял тебя, Даэнис, дитя мое, разве не полюбил? Почему же ты ушла так скоро? Я любил бы тебя, исполни ты свои слова, даже если бы ты убила меня. Последнее, что ты чувствовала — это боль и стыд…
Я не хотел. Все, кого я любил, сгорают. Это моя плата за драконов: за драконью гордость и драконий недуг. Отыщешь ли ты дорогу в Чертоги, Даэнис?
Всегда наполненный звуками сад пронзает сердце мертвой тишиной. Король Трандуил уходит из сада, и за его спиной три статуи, склоненные друг к другу прекрасными лицами, дождавшись его ухода, словно о чем-то говорят.
Посланник королевства Ольх подъехал к Ортханку и почти не удивился тому, что двери башни, основание которой было скрыто полностью обступившим ее лесом, приветственно распахнулись перед ним. Чародей в длинном многослойном одеянии сидел у входа и, щурясь от падающего сквозь лиственный тент солнца, взглянул на всадника.
— Здравствуй, Карантир, — произнес он. — Что хочет сказать мне король Эредин?
— Он хочет узнать, можно ли открыть портал из этого мира в другие, — Карантир спешился, но не сел рядом.
— Король хочет узнать? — переспросил Авалак’х. — Что ж, я отвечу на вопрос, интересующий тебя, точнее, Цириллу, которая хотела бы повидать своих приемных родителей в умирающем мире, и не имеющий никакого отношения к Эредину. Не спорь, я знаю Эредина куда лучше тебя: он никогда не интересуется тем, что не собирается использовать, а он уже достиг всего, что хотел. Нет, открыть портал отсюда твоими силами или силами Ласточки невозможно — этот мир слишком плотный, чтобы в нем безболезненно можно было открыть проход. Поясню, — он приподнялся и потянул Карантира за рукав мягкого подкольчужника. — Ткань мира, любого мира, похожа на вязаную. Мир Ольх, мир Цириллы — крупная вязка, можно раздвинуть петли, не нарушив ткани. Этот мир плотный, как твой подкольчужник, его можно лишь порвать, на что был способен Саурон и, соответственно, Даэнис, когда приняла его силу и завладела кольцом.
— А Феникс? — спросил Карантир, до визита к Кревану беседовавший и с Эредином, и с Трандуилом. Цири слишком хотела побывать дома, повидать Геральта и Йен, обнять их. Она любила своего мужа, он не сомневался, в конце концов, она сама пришла к нему, но только потом они выяснили, что ни она, ни он не способны покинуть Средиземье — у них обоих нет таких сил. — Когда она впервые переместилась из этого мира.
— Она впитала силу Саурона, — пояснил Креван, тоже интересовавшийся историей этого мира. — Передай Цири, что она никогда не вернется в свой мир и не увидит Геральта. Не хочешь говорить сам — отошли ее ко мне.
Черноволосый эльф молча наклонил голову, прощаясь с отцом, и вскочил на коня. Авалак’х заметил, что теперь Карантир не носит лат и ездит верхом без седла и уздечки, но ничего не сказал. Общаясь с лесом, он привык хранить молчание, выслушивая длинные, звучащие по нескольку минут слова энтов. Карантир скрылся из виду, и маг Ортханка медленно закрыл глаза и откинулся назад на черный камень стены башни. Эредин в черном отчаянии, Цирилла, не ставившая его ни во что, теперь заперта в чужом мире без возможности уйти даже на тот свет, ведь она приняла выбор фэа, Иорвет где-то в Мории пытается утопить свое горе в орочьей крови. А он счастлив. Время текло вокруг него, как широкая река вокруг неколебимой скалы, и Креван Эспане аэп Каомхан Маха, наконец отмщенный, наслаждался бессмертием.