— Простите, я сказал, не подумав. Такая у меня дурная привычка. Я не имел в виду…
— Я не обижаюсь, — улыбнулась Барни.
Чтобы переменить тему разговора, я сказал:
— Вчера вечером я встретился с доктором Барневельдом это ваш отец или дедушка?
— Дядя, — ответила Барни. — Ян Барневельд. Он получил Нобелевскую премию за исследования физической химии воздуха. Это он изобрел первые препараты для засеивания облаков, которые воздействуют на непереохлажденные облака.
Звучало внушительно, хотя я не имел ни малейшего представления о предмете разговора.
— Мой отец — Ханнес Барневельд, они с мамой работают в Обсерватории Стромло в Южной Африке.
— Астрономы?
— Да, отец — астроном, а мама — математик. Они работают вместе.
Я улыбнулся.
— Значит, вы пошли по стопам своей матери.
— Вот именно. Пойдемте. — Она взяла меня за руку и провела сквозь узкий ряд компьютеров. — Тут есть еще одно место. Если там не побывать, экскурсию нельзя считать завершенной.
Мы ступили через порог в темноту. Барни закрыла за собой дверь, и мы оказались словно за сто миль от вычислительного центра. В комнате было прохладно и стояла умиротворяющая тишина. Постепенно, когда глаза немного свыклись со слабым освещением, я понял, что это было.
Я услышал собственный вздох.
Мы стояли перед экраном высотой футов в двадцать, на котором умещалось все Западное полушарие. Я легко мог различить континенты Северной и Южной Америки, хотя тучи закрывали широкие участки суши и моря. От ослепительного блеска Арктики и всплесков света — голубого, зеленого, красного, белого — буквально перехватывало дыхание.
На противоположной стене располагалось другое полушарие: Европа, Азия, Африка, огромный Тихий океан — оно занимало еще два экрана.
— Никто из тех, кто здесь побывал, не остался равнодушным к этому зрелищу, — тихо сказала Барни. — И меня оно потрясает всякий раз, когда я сюда прихожу.
— Это… — я не сразу нашел нужное слово, — это… невероятно!
— Изображения мы получаем с синхронных космических станций. Одним взглядом можно окинуть весь мир и представить себе метеорологическую картину Земли.
Барни подошла к пульту в центре комнаты, легко коснулась нескольких контрольных кнопок, и на экранах поверх телевизионных изображений появились карты погоды.
— Можно вернуться назад, — она вновь прошлась пальцами по кнопкам, — вот так, например, карта погоды выглядела вчера… — карта сдвинулась и немного изменилась, — или позавчера… неделю назад… в прошлом году…
— А какая она будет завтра? На следующей неделе? Через год?
— Завтрашняя — пожалуйста… — Карта снова слегка изменилась, и я увидел, куда завтра переместится шторм, бушующий сейчас над драгами нашей фирмы.
— Мы можем дать вам приблизительную сводку погоды на следующую неделю, — сказала Барни, — но она настолько неопределенна, что мы не хотим тратить сил даром и не составляем таких прогнозов. Что же касается погоды на следующий год, тут она заговорщически понизила голос, — посоветуйтесь с «Альманахом старого фермера». Мы все так делаем.
— И Тэд Маррет тоже?
— Вы знаете Тэда? — удивилась она.
— Мы впервые встретились вчера вечером. Разве ваш дядюшка не рассказывал об этом?
— Нет, скорее всего забыл. Забывчивость — наша фамильная черта.
— А не знаете, Тэд здесь? Я бы хотел поговорить с ним.
— По утрам он занят в Массачусетском технологическом. Обычно мы встречаемся во время ленча, — сказала Барни.
Я взглянул на часы. Было около двенадцати.
— А где вы завтракаете?
— В нашем здании есть кафетерий. Хотите к нам присоединиться?
— Если не возражаете.
— Но предупреждаю, — сказала она серьезно, — обычно ничего, кроме деловых разговоров, за ленчем не бывает.
— Если деловые разговоры касаются управления погодой, я с удовольствием их послушаю.
3. АЭРОДИНАМИКА ПЛЮС ВОДА
Кафетерий при Климатологическом отделе — большой, шумный, переполненный людьми, — произвел на меня тягостное впечатление. Стены были выкрашены в унылый серый цвет, а от жалких попыток как-то украсить их почти не осталось и следа. Люди протискивались к стойке или толпились возле ничем не покрытых пластиковых столов. Да и еды-то практически не было одни концентраты и синтетика, малоаппетитные блюда, хотя Барни, казалось, была вполне довольна выбором.
— Вы не голодны? — спросила она, пока мы отыскивали свободный столик.
У меня на подносе почти ничего не было.
— Я… Дело в том, что я привык к гавайской кухне, — неловко солгал я.
— Тут в окрестных городишках есть рестораны и получше, ну, и в Бостоне, конечно. Но они довольно дорогие.
— Настоящее мясо стоит того.
Барни бросила на меня испытующий взгляд и переменила тему разговора.
Мы наконец нашли столик и сели. В это время в кафетерии появился Тэд Маррет.
— Вот Тули Нойон и Тэд, — показала Барни на двух мужчин, которые брали подносы и проталкивались в очередь. — Тули приехал из Внутренней Монголии. Тэд нашел его в Массачусетсом технологическом и подыскал ему работу здесь, правда, не на полный день. Он химик-кинетик.
— Кто, кто?
— Химик-кинетик, — повторила она. — Тули работал с моим дядей над новыми катализаторами, способными изменить энергетический баланс воздушной массы.
— О, это что-то вроде засеивания облаков?
— Вот именно.
Тули был массивного телосложения и от этого но казался очень высоким, но я заметил, что ростом он почти с Тэда. У него было круглое, широкоскулое лицо с плоскими чертами — он скорее мог сойти за эскимоса, чем за азиата.
Пробираясь к нашему столику, они не переставали разговаривать — впрочем, говорил в основном Тэд. В одной руке он умудрялся держать тяжело нагруженный поднос, а другой оживленно жестикулировал. Время от времени Тули с непроницаемым видом кивал головой.
Когда они поставили свои подносы на наш столик, я встал. Тэд кивком поздоровался с нами и, как ни в чем не бывало, продолжал начатый разговор:
— Так что Густафсон разрешил мне использовать их компьютер с полуночи до четырех утра, если я найду программиста. Я полагаю, Барни, что ты как раз подходишь для этого.
Тули, все еще не садясь за столик, представился:
— Я Тули Нойон, друг и помощник этой рыжеволосой говорящей машины.
Я засмеялся.
— А я Джерри Торн.
Мы пожали друг другу руки и сели.
— А, забыл вас представить, — пробормотал Тэд, уже принявшись за еду. — Голова полна дел посерьезней. Барни, ты должна выкроить время и составить программу для машины МИТа. А может, урвешь немного времени для меня и здесь? Для хорошего дела.
— Вечно у тебя «хорошие дела», — проворчала Барни, однако улыбнулась.
— Тэд почти убедил меня, что может составить прогноз погоды на две, а то и на три недели вперед, — сказал Тули.
— Используя уравнения турбулентного переноса? — спросила Барни.
Тэд кивнул, заглатывая огромный кусок бифштекса из искусственного мяса.
— И ваш прогноз погоды на две недели будет вернее, чем предсказания Бюро погоды на тридцать дней? — спросил я.
Он наконец с трудом проглотил кусок.
— Вернее? Никакого сравнения, приятель. Эти бредовые ежемесячные диаграммы Россмена ничего не отражают, кроме самых общих представлений о погодных тенденциях в данном регионе температура, количество осадков для таких районов, как Новая Англия или юго-запад в целом. Прогноз температуры оправдывается на семьдесят пять процентов, а осадков — меньше чем на пятьдесят. В общем ерунда.
— А ваши прогнозы?
— Гарантирую девяносто пять процентов точности. А по местности — до одного метра. Еще немного поработать, и я скажу, на какой стороне улицы пойдет дождь. Часы будете проверять по моим прогнозам!
— Тэд, конечно, немного преувеличивает, — сказал Тули, по месячные прогнозы, действительно, весьма приблизительны: даже прогнозы Бюро погоды и его местных отделений на три дня вперед оправдываются процентов на девяносто, не больше.