Песня была немного печальной, но это была светлая печаль, грусть по давно минувшему прекрасному прошлому. Непривычные ходы мелодии завораживали, что-то восточное чудилось в них, хотя проскальзывали там и кельтские, и румынские мотивы. Слова были не на языке Хаоса, а на ином наречии, но и без слов был ясен смысл — он воспринимался душой, а не разумом. Музыканты замерли, не отрываясь глядя на девушку, но без музыки песня не стала хуже — наоборот, голос Валькери звучал теперь даже уверенней, вибрируя, точно туго натянутая струна, и эта вибрация передавалась телу, которое начинало мелко дрожать, словно готовясь рассыпаться на мельчайшие звенящие хрустальные осколки.
Пэнтекуин пела всё громче, не отрываясь смотря только на Драко, и он понимал, что она поёт только для него и ни для кого больше, забыв обо всём на свете и вкладывая душу в мелодию, и именно оттого так прекрасна была эта музыка.
Песня приблизилась к кульминации, и голос Валькери взвился так высоко, что хрустальные графины и вазы на столах не выдержали и, треснув, разлетелись на множество осколков, но никто даже не отреагировал на это, завороженный чудесным, неземным талантом девушки.
Всё тише звучал голос Пэнтекуин, и наконец песня замолкла, остановившись на какой-то незавершённой ноте, медленно угасшей в наступившей тишине.
В гробовом молчании Валькери спустилась со сцены и подошла к Драко. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, а затем он обнял её и поцеловал.
И в тот же миг зал взорвался аплодисментами. На лицах многих блестели слёзы, и они счастливо улыбались, радуясь, что сумели хоть на пару минут коснуться прекрасного.
А Пэнтекуин и Драко продолжали поцелуй под гром аплодисментов и восхищённые возгласы, не в силах оторваться друг от друга. И когда они наконец сумели это сделать, Драко прошептал:
— Теперь я понимаю, что такое настоящая магия…
Глава 4
«…Валькери, не могла бы ты зайти на минутку?»
«…Конечно, Альбус, сейчас буду!»
— Что случилось? — спросила Валькери, входя в кабинет директора.
Но Дамблдор был не один. Профессор Люпин тоже ждал в кабинете, и вздрогнул при звуке её шагов. Сразу было ясно, что он очень нервничает. Причина этого разъяснилась очень быстро.
— Пэнтекуин, ты ведь знаешь о… проблеме профессора Люпина? — спросил Дамблдор.
— Конечно, — кивнула девушка. — Ликантропия. Я сразу же заметила, ещё в первый день приезда, но потом мне объяснили обстоятельства. Я знаю, о чём вы сейчас попросите. Северус ещё не может готовить зелья, действие магического оружия ещё не закончилось полностью, а полнолуние через два дня. Конечно, я знаю, как приготовить Аконит, но…
Люпин напрягся, словно боясь услышать отказ.
— Но? — удивлённо переспросил Дамблдор.
— …но есть лучший способ, — улыбнулась Валькери. — Ликантар.
Люпин встрепенулся, недоверчиво смотря на Пэнтекуин:
— Я слышал об этих амулетах, но они очень редки, а потому дороги, — и тихо добавил — я не могу позволить себе такую роскошь.
Девушка только усмехнулась и внезапно, шагнув к профессору, протянула руку и быстро ощупала его шею и горло, ещё до того, как он успел что-либо сообразить.
— Я найду подходящий ликантар за полчаса, — уверенно произнесла она.
— Хорошо, — улыбнулся Дамблдор. — Чем скорее, тем лучше.
— Тогда я исчезаю, — и с этими словами Валькери и вправду исчезла, телепортировавшись в Ашкелон.
Глаза Люпина расширились в изумлении.
— Но в Хогвартсе… — потрясённо начал он.
— В каждом правиле есть исключение, — усмехнулся Дамблдор. — А теперь нам надо подождать полчаса.
Он с совершенно невозмутимым видом взял книгу и углубился в чтение. Люпин же не мог найти себе места, и эти полчаса показались ему целым годом.
Наконец Пэнтекуин вновь появилась в кабинете. В руке у неё была маленькая коробочка.
— Выклянчила у Ксирона, — хмыкнула она. — У него их около четырёх тысяч, так что особо он не обеднел. Наденьте это, профессор.
Люпин открыл коробочку. Там на серебряной цепочке был серебряный же медальон — в виде пятиконечной звезды, с изображением волчьей головы с одной стороны, и полной луны — с другой. Дрожащими от неуверенности руками профессор взял его и надел на шею.
И внезапно он почувствовал, как то тёмное начало, которое всё время подавляло его, внезапно уменьшилось, сжавшись в один плотный комок, загнанный в самую глубину его души, со всех сторон оплетённый силой, исходящей из амулета.
— Носите его всё время, если хотите, или только в полнолуние — разницы никакой: эффект сохраняется лишь пока ликантар висит на шее. Порвать цепочку невозможно, снять без вашего ведома — тоже, — пояснила Валькери. — Ну, я пойду.
Люпин пытался найти подходящие слова, но ничего не мог придумать. Заметив его замешательство, Пэнтекуин улыбнулась:
— Не благодарите. Для меня это пустяк.
И вышла из кабинета, бесшумно закрыв за собой дверь.
После этого она направилась в подземелья. Уроки на сегодня были окончены, да и завтрашний день был свободен — по субботам уроков не было — и надо было убрать всё, а не то Снейп разъярится: он очень трепетно относился к своему кабинету, и то, что пока он не мог сам заниматься там, очень раздражало его.
Она расставляла ингредиенты по местам, когда в кабинет вошёл Снейп. Рана уже не беспокоила его, и теперь он свободно мог перемещаться по Хогвартсу, однако на уроки его Валькери по-прежнему не пускала, опасаясь пагубного воздействия зелий — слишком мощным было отравление антимагией.
— Северус, может сам проверишь сочинения? — спросила Валькери. — А то мне лень.
Это была неправда, она любила проверять работы, но Снейп маялся от безделья, и она решила занять его проверкой, чтобы он не скучал. И к тому же, у неё появилось бы немного времени для изучения того, что проходил Гарри, ведь на уроках она присутствовать не могла, и занималась самостоятельно, а это выходило у неё не очень хорошо: простая магия была для неё чужеродной, и в целом её оценки были не лучше, чем у остальных гриффиндорцев — преуспев в зельях и ЗОТИ, Валькери плохо разбиралась в других предметах.
— Что, уже надоело? — усмехнулся Снейп. — Ладно, отнеси ко мне в комнату и положи на стол. Всё равно делать нечего, — тихо пробормотал он, думая, что она его не услышит. Однако девушка услышала — хоть и не сказала ни слова, зная, что утешения — не та вещь, которая нужна алхимику.
— Я все не отнесу, держать неудобно. Вот, тащи, что осталось.
Валькери собрала часть работ и отнесла в комнату, где грудой свалила их на стол. Снейп, войдя, привычно закрыл за собой дверь и положил остальные сочинения туда же, но ровненькой стопочкой.
— Аккуратист, — в устах Пэнтекуин это звучало как ругательство.
— Неряха, — парировал Снейп.
— Зануда, — фыркнула девушка.
— Беззалаберная, — пожал плечами тот.
— Шваброид, — презрительно произнесла Пэнтекуин, продолжая словесную дуэль.
— Коротышка, — хмыкнул Снейп, решивший оставить последнее слово за собой.
— Мерзавец, — обиженно протянула Валькери.
— Убийца, — приподнял бровь алхимик, делая шаг в её сторону.
— Татуированный, — отступила она назад.
— Шрамолобая, — он сделал ещё один шаг, вынуждая девушку снова отступить.
— Отвратительный, — внезапно севшим голосом произнесла Валькери, чувствуя моментально возрастающее возбуждение от его близости.
— Притягательная, — тихо выдохнул маг, придвинувшись ещё ближе.
Пэнтекуин быстрым движением облизнула внезапно пересохшие губы. Всё у неё внутри сжалось: Снейп всё так же манил её, как и раньше, может, даже ещё больше, потому что она запрещала себе даже думать о нём. И Валькери осознавала, что Северус находится в той же ситуации — она чувствовала его влечение, и знала, что он тоже не любит её, как и она его, но безумно хочет. Но больше так продолжаться не могло — ещё чуть-чуть, и либо Валькери, либо Снейп, попросту сошли бы с ума, если бы сдерживались и дальше.
И Пэнтекуин, более импульсивная и несдержанная, сдалась первой.