— Куда ты? Что за весть он принес?
Волхв придержал ее за плечи, глянул в глаза:
— Страшную весть, Веденеюшка, страшную. Беда там, откуда принес он сии угли, — горит земля, горюют люди. Я еду туда. Прощайте!
Девушки только успели выбежать из дома — оба всадника уже сидели в седлах. Рыжий Лисохвост торопился, горяча коня, а Чистомысл свесился к сестрам и молвил приветливо:
— Не бойтесь, девицы, не дадим вас в обиду. Живите спокойно, ни о чем не думайте! Еще свидимся, еще на свадьбах у вас погуляем!
И, нахлестывая коня, поскакал за отъезжавшим Лисохвостом.
Немало напугав поселян, всадники вырвались из-за ограды и поскакали берегом озера, а потом углубились в сосновые смолистые боры, что со всех сторон окружали озеро и деревню на его берегу.
Боры тянулись здесь с небольшими перерывами и перелесками во все стороны, кроме южной, а на север — до самого дома Чистомыслова и далее. Между медно-бурыми и рыжими стволами сосен далеко было видать — вольготно дышится в сосняке. Жеребцы ходко рысили по усыпанной иглами и старыми шишками тропе, поросшей редкой травой. По краям ее, среди брусничных и черничных кустиков, пробивались молодые побеги папоротника — разрыв-травы.
Кони сами выскочили на дорогу пошире, видно было: по ней и телеги ходят. Впереди уже виднелась река, которую Чистомысл еще по старой привычке выдавать себя за му-ромлянина называл по-фински — Йоки хотя уже сами му-ромляне давно звали ее на славянский манер — Ока.
Здесь их, даже если бы кто и захотел, не смог подслушать. Сдержав бег не в меру горячего коня, Чистомысл велел остановиться и Лисохвосту:
— Дай-ка на угольки глянуть.
Тот молча опять полез за пазуху, вынул один, побольше, и протянул волхву. Горбатый нос Лисохвоста, резкие скулы и тонкий хищный рот напряглись, следя за наставником.
Чистомысл вертел уголь так и эдак, прикидывая.
— Странный он какой-то, — наконец произнес он в раздумье. — Что-то в нем такое есть тайное, а что — не пойму! Где взял?
— Угли от дома, — объяснил Лисохвост, выговаривая слова на странный чужой манер, — Дом сгорел, жилой. Да не один сгорел — вся деревня. Чего тут странного?
— Так ведь и огонь разным бывает!
— Конечно, — кивнул Лисохвост. — Этот от смоляного факела зажжен — степняк на соломенную крышу факел бросил, вот и занялось.
Волхв только усмехнулся самоуверенности своего спутника. Он понемногу начал догадываться, что такого чудного было в углях.
— Хороший ты следопыт, Лисохвост, — молвил он. — Муравей по песку год назад прошел, а ты все про него расскажешь, и даже то, что он думал тогда. А только здесь ты ошибся — не от факела зажжен этот огонь.
— А от чего же? Уж не от молнии ли?
Услышав это, Чистомысл сердито пристукнул себя по колену. Брови нахмурились.
— Запомни раз и навсегда, — прошептал он, оглядываясь, — здесь ее, молнию, стрелой Перуна кличут. И никак иначе! Ты бы еще вспомнил, отчего она бывает. Остерегись где-нибудь при людях ляпнуть — подумают, что ты нечисть… А здесь, — уловив, что Лисохвост все понял, Чистомысл оставил наставления и сдавил уголь пальцами, бросив повод, — не от мол… стрелы Перуновой занялось… Слушай! — заговорил, прикрыв глаза. — Загорелся дом не сверху, а снизу, и загорелся враз — как сухой стог вспыхнул, так что те, кто в нем был, не успели выскочить. Двое детей, младенец в люльке, старик… Откуда достал?
Подивившись про себя тайному знанию волхва, Лисохвост широко обвел рукой:
— Отовсюду. Со всей Руси…
— Опять неверно, — перебил Чистомысл почти сердито. — Нет пока еще Руси! Ты ее Русью вслед за своими византийцами кличешь, а так ли они себя через века именовать станут—про то нам неведомо. Молодая сия земля, силы еще много, и сила та не мерена. Может, возрастет, может, истает с годами — рано еще загадывать. Но уже сейчас чую муку великую для земли этой — варяги едва десяток лет тут посидели, а уже вон какие гостинцы подкидывают!
Он подбросил уголек на ладони и протянул его Лисохвосту, но тот не взял. Мысли его были далеко. Очнувшись от толчка, он оглянулся на Чистомысла:
— Ну как же так можно, чтобы дом сразу весь, как сухой стог? Что за огонь должен быть?
— Небесный, — сухо ответил волхв.
— Неужели — Змей?
Оба разом сторожко оглянулись, словно их могли подслушать. Враг мог подстерегать их везде.
— Вот теперь ты верно назвал того, кого под именем Змея знают! — вполголоса сказал волхв. — Они самые! Больше некому… Это они рубят деревья, что плодов не приносят, вместо того чтобы подождать урожайного года.
— Ну так надо их найти и вышвырнуть, пока не поздно! — с горячностью молодости воскликнул Лисохвост. — Эдак они всю землю спалят!
— Давно ты в наших рядах, Лисохвост, — строго осадил его Чистомысл, — а одного не усвоил — не мы защищаем землю. Мы только помогаем ее героям, если им мешают свое дело делать. Сами мы не должны вмешиваться в дела новых народов, только если людям дело не под силу. Наша цивилизация отмирает, а молодые еще малы и слабы.
— Уж больно ты о них печешься. Это правду говорят, что ты с ними в родстве, со славянами?
Склонив голову на грудь, Чистомысл долго молчал. Не так-то просто сказать, что кончилось время его народа, что пришло время уступать планету другим людям, еще не родившимся странам и народам. Вспомнив о вопросе Лисохвоста и отогнав непрошеные мысли, он кивнул:
— Правда… Пришел когда-то сюда, еще до Христа, спасаясь от потопа, Род Славный и привел сюда людей. От его десяти сыновей и пошли десять племен великих, что по предку славянами, «славными», себя величают. От старшего, Слова, ведут род словени ильменские, от Полянина — поляне, от Сувора — северяне, от Радомира — радимичи, от Кривого — кривичи, от Драгого и Древа — дреговичи и древляне, от Вятки — вятичи, мы по их землям едем. Десятый, Вол, ушел к югу, от него волыняне и прочие племена пошли. Он много жен имея. Самого старшего звали Волховом, и все волхвы от него род считают.
— И ты?
— И я. А сын мой вырастет — дело мое продолжит. Волхов был остальным родной только наполовину — по отцу. Мать его, из племени звездных людей, утонула при том потопе, и, придя сюда, Род снова женился, уже на простой. Потому-то Волхов стоял особняком, и его сыновья от его матери долгий век переняли и тайные силы, но дали клятву стеречь внуков и правнуков братьев своих. Потому и я себя так веду и тебе то же наказываю.
Лисохвост, как драгоценность, принял от Чистомысла уголек и взвесил его на ладони:
— Ну ладно. А с этим что нам сейчас делать?
— Не бойся, герои уже родились, они уже в пути. Надо только их встретить и глаза открыть… Сейчас мы расстанемся. — Он подобрался в седле, натянул повод. — Ты скачи дальше к северу и потом на восток, к Мурому, найдешь в лесах жреца муромского племени Таргитая, отдашь ему это. Он знает, что делать, но на всякий случай перескажи ему наш разговор.
С этими словами Чистомысл стянул с пальца кольцо и протянул его Лисохвосту. Прежде чем надеть, тот глянул — на кольце был искусно вырезан ворон с мечом и спираль — символ верховного волхва в той тайной среде, где уж не первый год вращался Лисохвост. В который раз подивившись на своего спутника, Лисохвост надел кольцо.
— А что ты?
— А я сейчас до дома. Мне надо спешить — чую, гусляр у ворот коня скоро осадит. Надо успеть!
Они выехали на идущий вдоль течения Оки кряж. Отсюда открывался вид на леса, голубую ленту реки и другой берег. Леса тянулись до самого окоема, лишь кое-где близ реки их разрезали прогалины и поля. С облаков, играя волосами всадников и гривами лошадей, спустился ветер — Стрибог.
Еще раз окинув взглядом землю, Чистомысл указал Лисохвосту направо, предлагая спуститься к реке, а сам направил коня левее, в лес.
ГЛАВА 2
Земля эта покрыта лесами. Они были во дни сотворения мира и останутся здесь вовеки. Сплошным ковром, если глянуть сверху птице, легли они на лоно земли, покрыв низины и холмы, заполнив кустарником овраги. Даже болота и те скрыты под кронами сосенок и можжевельника. Сквозь их чащи порой даже лесные звери пробираются с трудом, обходя самую глухомань, где вольготно живут русалки, лешие и их родичи. Там, вдалеке от людского глаза, водятся такие твари, что видевшему их и описать трудно.