– Магазин в «беретте» рассчитан на восемь выстрелов, но я обнаружил, что, если плотно уложить снаряды, можно сделать десять выстрелов. Сабри так и не сумел прицелиться. Он еще только поворачивался лицом ко мне, когда я выстрелил. Он утратил способность целиться – мои первый и второй выстрелы, по-моему, попали ему в левую руку. Я шагнул вперед и уложил его на землю. Девица закричала, стала бить меня по спине сумкой. Я вложил в него десять выстрелов, затем высвободил магазин и заложил мой запас. У меня был всего один патрон – одиннадцатый. По одному патрону за каждого еврея, убитого Сабри в Мюнхене. Я вложил ствол ему в ухо и выстрелил. Девица рухнула на его труп и обозвала меня убийцей. А я вышел через проход на улицу. Подкатил мотоцикл. Я сел на заднее седло.
Только Иаков, внесший свой вклад в операции с убийствами на захваченных территориях, осмелился нарушить наступившее в комнате молчание:
– Какое отношение имели Асад аль-Халифа и его сын Сабри к тому, что произошло в Риме?
Габриэль посмотрел на Дину и взглядом задал ей тот же вопрос. Дина сняла с проектора фотографию Сабри и вместо нее поставила фотографию Халеда, сделанную на похоронах его отца.
– Когда Рима, жена Сабри, услышала, что его убили в Париже, она прошла в ванную своей бейрутской квартиры и вскрыла себе вены. Халед обнаружил мать, лежавшую на полу в луже собственной крови. Он стал сиротой – родители его умерли, весь клан развеяло ветром. Арафат усыновил мальчика, и после похорон Халед исчез.
– Куда же он делся? – спросил Иосси.
– Арафат усмотрел возможность сделать из мальчика символ революции и стремился любой ценой защитить его. Мы полагаем, что он отправил его под вымышленным именем в Европу и поселил в семье богатых палестинских эмигрантов. На протяжении двадцати пяти лет Халед аль-Халифа ни разу нигде не всплывал. Два года назад я попросила у Льва разрешения начать потихоньку поиски его. Я не смогла его найти. Такое впечатление, будто он растворился в воздухе после похорон. Будто и он уже мертв.
– А твоя теория?
– Я считаю, что Арафат готовит его для того, чтобы он пошел по следам своих знаменитых отца и деда. Я считаю, что он приведен в действие.
– Почему?
– Потому что Арафат пытается снова стать необходимым и старается достигнуть этого единственным известным ему способом – с помощью насилия и террора. И Халеда он использует в качестве своего орудия.
– У тебя нет никаких доказательств, – сказал Иаков. – В Европе существует террористическая ячейка, которая готовится снова нанести по нам удар. Мы не можем позволить себе тратить время на поиски призрака.
Дина поставила новую фотографию на верхний проектор. На снимке были развалины здания.
– Буэнос-Айрес, тысяча девятьсот девяносто четвертый год. Грузовик, начиненный бомбой, сровнял с землей Центр еврейской общины во время субботнего ужина. Восемьдесят семь убитых. Никто не взял на себя ответственности.
Новая фотография, еще большее разрушение.
– Стамбул, две тысячи третий год. У главной синагоги города одновременно взрываются две начиненные бомбами машины. Двадцать восемь убитых. Никто не взял на себя ответственности.
Дина повернулась к Иосси и попросила его включить свет.
– Ты говорила мне, что у тебя есть доказательство связи Халеда с произошедшим в Риме, – сказал Габриэль, щурясь от внезапно вспыхнувшего яркого света. – Но до сих пор ты ничего не представила, кроме предположений.
– О-о, у меня есть доказательство, Габриэль.
– Так где связь?
– В Бейт-Сайеде.
Они выехали с бульвара Царя Саула в транзитном автофургоне Службы за несколько минут до зари. Окна в фургоне были затемнены и стекла пуленепробиваемы, поэтому внутри было темно еще долго, после того как небо посветлело. Когда они добрались до Петах-Тиква, над Иудейскими холмами показалось солнце. Теперь это было современное предместье Тель-Авива, с большими домами и зелеными лужайками, но Габриэлю, смотревшему сквозь затемненные стекла, казалось, что он видит каменные домишки, в которых укрывались русские поселенцы в ожидании нового погрома, на этот раз устраиваемого Шейхом Асадом и его священными воинами.
За Петах-Тиква лежала широкая равнина сельских угодий. Дина велела шоферу ехать по двухполосной дороге, пролегавшей вдоль края нового сверхскоростного шоссе. Они проехали по этой дороге две-три мили, затем свернули на грунтовую дорогу, шедшую вдоль недавно разбитого фруктового сада.
– Стой, – неожиданно сказала Дина. – Остановись тут.
Фургон, проехав еще немного, остановился. Дина вылезла из него и быстро пошла среди деревьев. Габриэль вылез следующим. Иосси и Римона зашагали рядом с ним, Иаков – в нескольких шагах позади. Они дошли до конца сада. За ним ярдах в пятидесяти лежало поле с рядами посадок. Между фруктовым садом и полем был пустырь, поросший зеленой зимней травой. Дина остановилась и повернулась к остальным.
– С прибытием в Бейт-Сайед, – сказала она и жестом предложила идти дальше. Вскоре стало ясно, что они идут среди остатков деревни. Ее следы были различимы на серой земле – следы домиков и каменных стен, маленькой площади и круглых отверстий колодцев. Габриэль видел подобные деревни в долине Джезреель и в Галилее. Сколько ни стараются новые владельцы земли стереть следы арабских деревень, они остаются, как память об умершем ребенке.
Дина остановилась у отверстия колодца, и все собрались вокруг нее.
– Восемнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок восьмого года, приблизительно в семь часов вечера бригада Пальмаха окружила Бейт-Сайед. После недолгой перестрелки арабская милиция бежала, оставив деревню беззащитной. Началась паника. Почему бы ей было не начаться? За три дня до того свыше сотни жителей Деир-Яссина были убиты членами Иргуна и шайки Стерна. Нечего и говорить, арабы Бейт-Сайеда не жаждали, чтобы их постигла та же участь. По всей вероятности, их не пришлось уговаривать, чтобы они собрали чемоданы и уехали. Когда деревня опустела, бойцы Пальмаха взорвали дома.
– А какая тут связь с Римом? – в нетерпении спросил Иаков.
– Дауд Хадави.
– Хадави еще не родился, когда это место было стерто с лица земли.
– Это правда, – сказала Дина. – Хадави родился в Дженине, в лагере беженцев, но его клан отсюда. Его бабушка, его отец и многочисленные тетки, дядья и двоюродные братья и сестры бежали из Бейт-Сайеда ночью восемнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок восьмого года.
– А его дед? – спросил Габриэль.
– Его убили за несколько дней до того близ Лидды. Видите ли, дед Дауда Хадави был одним из самых доверенных людей Шейха Асада. Он сторожил Шейха в ту ночь, когда Шамрон убил его. Его-то и заколол Шамрон, прежде чем войти в дом.
– И это все? – спросил Иаков.
Дина отрицательно покачала головой.
– Взрывы бомб произошли в Буэнос-Айресе и Стамбуле одновременно восемнадцатого апреля в семь часов.
– Бог ты мой! – пробормотала Римона.
– Есть еще одно, – сказала Дина, поворачиваясь к Габриэлю. – Какого числа вы убили Сабри в Париже? Вы помните?
– Это было в начале марта, – сказал он, – но я не могу вспомнить, какого числа.
– Это было четвертого марта, – произнесла Дина.
– В тот же день, когда все произошло в Риме, – добавила Римона.
– Совершенно верно. – Дина окинула взглядом остатки деревни. – Все началось вот здесь, в Бейт-Сайеде, более пятидесяти лет назад. Все произошедшее в Риме спланировал Халед, и он снова нанесет по нам удар через двадцать восемь дней.
Часть вторая
Коллаборационист
Глава 8
Близ Экс-ан-Прованса, Франция
– По-моему, мы нашли еще одного, профессор.
Поль Мартино, стоя на четвереньках в глубокой тени археологической выемки, медленно повернул голову в поисках происхождения голоса, нарушившего его работу. Взгляд его упал на знакомые очертания Иветты Дебрэ, девушки, недавно окончившей университет и добровольно нанявшейся на экскавацию. Дневное прованское солнце ярко светило позади нее, превращая ее в силуэт. Мартино всегда считал ее чем-то вроде хорошо скрытого артефакта. Коротко остриженные темные волосы и квадратная челюсть создавали впечатление, что это юноша, почти подросток. Только когда его взгляд проходился по телу – по высокой груди, тонкой талии, по округлым бедрам, – открывалась ее поразительная красота. Он обследовал ее тело своими умелыми руками, сбросил грязь со складочек и обнаружил скрытые прелести и боль старых ран. Никто на раскопках не подозревал об их отношениях, считая их не более чем отношениями между профессором и ученицей. Поль Мартино отлично умел хранить тайны.