Он быстро принял душ и переоделся. Через две минуты он уже снова сидел за рулем «мерседеса» и мчался по бульвару Мирабо. Ехал он не в университет. Вместо этого он пересек город и свернул на скоростное шоссе А-51 в направлении Марселя. Он солгал Иветте. И не впервые.
Большинство обитателей Экса смотрели на Марсель сверху вниз. А Полю Мартино Марсель всегда нравился. Город-порт, который греки звали Массалия, был теперь вторым крупным городом Франции и продолжал оставаться местом прибытия большинства иммигрантов в страну – в основном из Алжира, Марокко и Туниса. Город был разделен приблизительно пополам шумным бульваром Ла-Канебьер, и у него было два лица. К югу от бульвара, возле старого порта, лежал приятный французский город с широкими тротуарами, дорогими торговыми улицами и эспланадами, на которых располагались столики кафе. А к северу от бульвара находились районы Ле-Панье и квартал Бельзанс. Здесь люди ходили по мостовой и слышалась только арабская речь. Иностранцы и французы, легкая добыча для уличных преступников, редко появлялись в арабских кварталах после наступления темноты.
Поль Мартино не беспокоился о своей безопасности. Он поставил свой «мерседес» на бульваре д'Антенн, возле лестницы, что вела к вокзалу Сен-Чарльз, и пошел вниз с холма в направлении Ла-Канебьер. Еще не дойдя до бульвара, он свернул направо, в узкую улочку под названием рю де Конвалесан. Улица была настолько узкая, что по ней едва могла проехать машина, и спускалась вниз в направлении порта, в самый центр квартала Бельзанс.
На улице было темно, и Мартино почувствовал, как в спину ему задышал мистраль. В ночном воздухе пахло угольным дымом, куркумой и слегка медом. Двое стариков, сидевших на шатких стульях у входа в многоквартирный дом, курили кальян и безучастно посмотрели на Мартино, когда он проходил мимо. Через минуту футбольный мяч, спущенный и почти того же цвета, что и мостовая, поскакал к нему из темноты. Мартино подцепил его ногой и ловко отправил назад, туда, откуда он прилетел. Мальчишка в сандалиях подхватил его, а увидев высокого чужеземца в европейской одежде, повернулся и исчез в проулке. Мартино показалось, что он увидел себя тридцать лет тому назад. Угольный дым, тюмерик, мед… На секунду у него возникло такое чувство, что он идет по улицам южного Бейрута.
Он подошел к перекрестку. На одном углу был киоск с шаурмой, а на другом – крошечное кафе, обещавшее «Тунисскую кухню». Из двери в кафе за Мартино наблюдали трое парней. Он пожелал им по-французски доброго вечера, затем опустил глаза и свернул направо.
Здесь улица была еще уже, чем рю де Конвалесан. Бо́льшую часть мостовой занимали рыночные палатки с дешевыми товарами и алюминиевыми горшками. В конце была арабская кофейня. Мартино вошел в нее. В глубине кофейни, близ туалета, была узкая неосвещенная лестница. Мартино медленно из-за темноты поднялся по ней. Наверху была дверь. Мартино подошел к ней, и она неожиданно открылась. На площадку вышел бритый мужчина в галабии.
– Maa-salaamah,[21] – произнес он.
– As-salaam alaykum,[22] – ответил Мартино, проходя мимо мужчины в помещение.
Глава 9
Иерусалим
Иерусалим – это в буквальном смысле город на холме. Он стоит высоко над Иудейскими горами, и в него попадают с Прибрежной равнины по похожей на лестницу дороге, которая карабкается по извилистому склону узкого ущелья, именуемому Шаар Ха'Гай. Габриэль, как большинство израильтян, по-прежнему именовал его по-арабски Баб аль-Вад. Он опустил окошко своей казенной «шкоды» и положил локоть на стекло. Вечерний воздух, прохладный и мягкий, пахнущий кипарисами и соснами, ласкал рукав его рубашки. Он проехал мимо заржавевшего каркаса бронетранспортера – реликвии, напоминавшей о сражениях 1948 года, и подумал о Шейхе Асаде и его кампании, нацеленной на то, чтобы перерезать жизнеснабжение Иерусалима.
Он включил радио в надежде найти немного музыки, которая отвлекла бы его мысли от дела, но вместо этого услышал сообщение о том, что террорист-смертник только что взорвал автобус в Рехавии, богатом районе Иерусалима. Он послушал «Новости», затем, когда началась мрачная музыка, выключил радио. Мрачную музыку включали, когда были жертвы. И чем дольше звучала музыка, тем больше было покойников. Шоссе номер 1 внезапно превратилось из четырехполосной трассы в широкий городской бульвар, знаменитую Дорогу Яффы, которая шла от северо-западного угла Иерусалима к стенам Старого города. Габриэль поехал по этой дороге влево, затем вниз по длинному мягкому спуску, мимо шумной Новой центральной автобусной станции. Несмотря на взрыв, пассажиры потоком шли через дорогу ко входу на станцию. У большинства не было иного выбора, кроме как сесть на автобус и надеяться, что сегодня вечером шарик рулетки не остановится на их номере.
Габриэль проехал мимо входа на широко раскинувшийся рынок Макане Иегуда. Девушка-эфиопка в полицейской форме стояла у металлической баррикады, проверяя сумки всех, кто входил на рынок. Когда Габриэль остановился на «красный свет», группки харедимов[23] в черных лапсердаках пробежали между машинами, словно листья, гонимые ветром.
Через несколько поворотов Габриэль добрался до Наркисс-стрит. Тут не было места для парковки, поэтому он оставил машину за углом и медленно пошел к своей квартире под навесом пышных эвкалиптов. Он с горечью и нежностью вспомнил Венецию – как возвращался домой, скользя по водам канала, и привязывал свою лодку позади дома.
Многоквартирный дом из иерусалимского известняка стоял в нескольких метрах от улицы, и к нему вела цементная дорожка, проложенная сквозь заросший садик. Вестибюль был освещен зеленым светом, и в нем сильно пахло новой краской на нефти. Габриэль не стал проверять почтовый ящик – никто ведь не знал, что он тут живет, а счета приходили на адрес мнимой компании, занимающейся недвижимостью, которой управлял Административно-хозяйственный отдел Службы.
В доме не было лифта. Габриэль устало поднялся по цементным ступеням на четвертый этаж и открыл дверь. Квартира была большая по израильским меркам – две спальни, кухня, как на самолете, небольшой кабинет, выделенный из гостиной и одновременно столовой, – но ей далеко было до piano nobile[24] того дома, где жил Габриэль на канале в Венеции. Жилищный отдел предложил ему купить эту квартиру. Стоимость квартир в Иерусалиме, похоже, сокращалась с каждым взрывом бомбы, и в данный момент ее можно было бы купить за хорошую цену. Кьяра решила не дожидаться удобного момента и купить ее. Поскольку делать ей было почти нечего, она проводила большую часть времени в магазинах и неуклонно превращала функциональную, но унылую квартиру в нечто, похожее на дом. С тех пор как Габриэля не было дома, здесь появился новый ковер, а также круглый медный кофейный столик с деревянным лакированным пьедесталом. Габриэль надеялся, что Кьяра купила его в каком-нибудь почтенном месте, а не у одного из этих маклаков, что продают в бутылке «Воздух Святой Земли».
Он позвал Кьяру, но в ответ была тишина. Он прошел по коридору в их спальню. Она была обставлена для оперативных работников, а не для любовников. Габриэль сдвинул кровати вместе, но всякий раз просыпался среди ночи с ощущением, что висит над пропастью, вцепившись в ее края. У изножья кровати стояла маленькая картонная коробка. Кьяра уже убрала большинство их вещей – осталась только эта коробка. Габриэль подумал, что психолог с бульвара Царя Саула узрел бы глубокий смысл в том, что он не вынул вещи из коробки. Истина была более прозаичной: он был слишком занят. И все же Габриэля угнетала мысль, что вся его жизнь укладывается в такую коробку – вот так же трудно представить себе, что маленькая металлическая урна может вместить в себя пепел целого человеческого существа. Большинство вещей даже не принадлежали ему. Они принадлежали Марио Дельвеккио, человеку, роль которого он некоторое время исполнял под скромные аплодисменты.