В ближайшем домике появился свет, за ним – в другом. Габриэль снял «узи» с предохранителя и положил палец на спусковую скобу. Он услышал за собой шаги и, вовремя обернувшись, увидел, что Иаков выводит через разбитую дверь Арвиша с черным мешком на голове и поднятыми руками, приставив к его голове «узи».
Габриэль снова взглянул на улицу. Мужчина в светло-серой галабии вышел из своего домишки и закричал на Габриэля по-арабски. Габриэль на том же языке велел ему не приближаться, но палестинец шагнул в его сторону.
– Стреляйте в него! – крикнул Иаков, но Габриэль был невозмутим и не открыл огонь.
Иаков втолкнул Арвиша головой вперед на заднее сиденье машины. Габриэль, подойдя к задней дверце, залез в машину и заставил информатора лечь на пол. А Иаков обежал машину спереди и, добравшись до дверцы со стороны водителя, успел по дороге выпустить очередь из «узи», легшую на расстоянии двух-трех ярдов от ног палестинца, поспешившего укрыться в своем домишке.
Иаков вскочил за руль и дал задний ход по узкой улице. Добравшись до рыночной площади, он развернул машину и помчался через селение. Звуки выстрелов и рев мотора машины дали знать жителям, что пришла беда. В окнах и дверях появились лица, но никто не попытался остановить их. Габриэль смотрел в заднее окошко, пока селение не исчезло в темноте. А через минуту Иаков уже снова мчался по изрытому колеями вади – только на этот раз в противоположном направлении. Их информатор по-прежнему лежал на полу, зажатый между передним и задним сиденьями.
– Дайте мне подняться, вы, болваны!
Габриэль нажал локтем на шею араба и грубо и тщательно обыскал его на предмет оружия или взрывчатки. Ничего не обнаружив, он втянул араба на сиденье и сорвал с него черный колпак. На него злобно уставился единственный глаз – глаз полковника Кемеля, переводчика Ясира Арафата.
Город Хадера, раннее сельское поселение сионистов, превратившееся в унылый израильский промышленный город, стоит на Прибрежной равнине, на полпути между Хайфой и Тель-Авивом. В той части города, где близ растянувшегося на большое расстояние шинного завода живут рабочие, стоят в ряд многоквартирные дома пшеничного цвета. В одном из этих домов, что стоит ближе к заводу, вечно пахнет горящей резиной. На верхнем этаже этого дома находится конспиративная квартира ШАБАКа. Для большинства офицеров она служит местом проведения встреч. Иаков предпочитал пользоваться ею. Едкий запах, по его мнению, ускорял процедуру, так как немногим из тех, кто сюда приходил, хотелось задерживаться. Но Иакова сюда влекли и призраки. Его предки, русские евреи из Ковно, были среди основателей Хадеры. Они превратили никчемные малярийные болота в землю, дававшую урожаи. Для Иакова Хадера была реальностью. Хадера была Израилем.
В квартире не было никакого комфорта. В гостиной стояли стальные металлические стулья, а линолеум на полу коробился и был вытерт. В кухне на рабочем столе стоял дешевый пластиковый электрический чайник; в покрытой ржавыми пятнами мойке – четыре грязные чашки. Махмуд Арвиш, он же полковник Кемель, отказался от лицемерно предложенного Иаковом чая. Он попросил также, чтобы Иаков не включал света. Отутюженную форму, в которой он был утром в «Мукате», сменили габардиновые брюки и хлопчатобумажная рубашка, мягко белевшая в лунном свете, струившемся из окна. Между двух оставшихся на его правой руке пальцев была зажата одна из американских сигарет Иакова. Другой рукой он массировал сбоку шею. Единственный глаз был устремлен на Габриэля, который, отказавшись от складного стула, сидел на полу, прислонившись к стене и скрестив перед собой ноги. Иаков был расплывчатой тенью на фоне окна.
– Я вижу, вы научились одному-двум приемам у вашего приятеля из ШАБАКа, – усмехнулся Арвиш, потирая челюсть. – У них репутация людей, хорошо владеющих кулаками.
– Вы сказали, что хотите видеть меня, – ответил Габриэль. – Я не люблю, когда люди говорят, что хотят меня видеть.
– Что, вы думали, я намерен сделать? Убить вас?
– Был такой прецедент, – спокойно ответил Габриэль.
Он знал, что агенты ШАБАКа наиболее уязвимы во время встреч со своими соратниками с другой стороны. В последние годы несколько человек были убиты во время таких встреч. Одного зарубили насмерть топором на иерусалимской конспиративной квартире.
– Если бы мы хотели вас убить, мы бы сделали это утром в Рамалле. Наш народ отпраздновал бы вашу смерть. Ваши руки в крови палестинских героев.
– Праздновать чью-то смерть – в этом вы преуспели в последние дни, – сказал Габриэль. – Иногда это кажется единственным, что вы празднуете. Предложите вашему народу что-то другое вместо самоубийств. Возглавьте свой народ, вместо того чтобы отдавать его на откуп экстремистам в вашем обществе. Создайте что-нибудь.
– Мы пытались кое-что создать, – сказал в ответ Арвиш, – а вы раздавили это своими танками и бульдозерами.
Габриэль заметил, что тень Иакова заколебалась на фоне окна. Агент ШАБАКа хотел, чтобы разговор перешел в менее дискуссионную плоскость. Однако Махмуд Арвиш, судя по тому, каким угрожающим жестом он поднес огонек к своей сигарете, не собирался отступать. Габриэль отвел взгляд от сверкающего глаза араба и рассеянно провел указательным пальцем по пыли на линолеуме. «Пусть он выговорится, – посоветовал бы Шамрон. – Пусть обзовет тебя деспотом и преступником. Это помогает облегчить вину предательства».
– Да, мы празднуем смерть, – сказал Арвиш, закрывая со щелчком старомодную зажигалку Иакова. – И некоторые из нас сотрудничают с нашим врагом. Но ведь так всегда бывает на войне, верно? К несчастью, нас, палестинцев, легко купить. ШАБАК называет это «Три К» – kesef, kavod, kussit. Деньги, уважение, женщина. Представьте себе: предать свой народ в обмен на любовь израильской шлюхи.
Габриэль молчал, продолжая чертить по пыли. Внезапно он понял, что воспроизводит картину Караваджо – Авраам с ножом в руке готовится убить своего сына, принося его в жертву Богу.
Арвиш продолжал:
– Вам известно, Джибриль, почему я с вами сотрудничаю? Я сотрудничаю, потому что у меня заболела жена. Доктор в больнице в Рамалле нашел у нее рак и сказал, что она умрет, если не отдать ее на лечение в Иерусалим. Я попросил разрешения у израильских властей приехать в город – так я вступил в контакт с ШАБАКом и моим дорогим другом. – Он кивком головы указал на Иакова, сидевшего теперь на подоконнике, сложив на груди руки. – В моем присутствии он называет себя Соломоном. Я-то знаю, что его настоящее имя Иаков, но всегда зову его Соломоном. Это одна из многих игр, в какие мы играем.
Арвиш уставился на кончик своей сигареты.
– Нечего и говорить, моя жена получила разрешение поехать в Иерусалим на лечение, но заплатили мы за это дорогой ценой – ценой сотрудничества с вами. Соломон время от времени сажает моих сыновей в тюрьму – просто чтобы не прекращался поток информации. Он даже посадил в тюрьму нашего родственника, который живет на израильской стороне Зеленой линии. Но когда Соломон по-настоящему хочет на меня нажать, он грозит, что скажет жене о моем предательстве. Соломон знает, что она никогда не простит мне этого.
Габриэль поднял глаза от своего Караваджо.
– Вы закончили свой рассказ?
– Да, по-моему, закончил.
– В таком случае почему бы вам не рассказать мне про Халеда?
– Про Халеда, – повторил Арвиш и покачал головой. – Халед – это наименьшая из ваших проблем. – Он помолчал и посмотрел вверх, на темный потолок. – Израиль озадачен. Израильтяне стали теперь среди других наций этаким ненужным судном, этаким одиноким диким ослом. – Взгляд его снова остановился на Габриэле. – Вы знаете, кто это написал?
– Осия,[26] – безразличным тоном заметил Габриэль.
– Верно, – сказал Арвиш. – Вы верующий?
– Нет, – откровенно ответил Габриэль.
– Я тоже, – признался Арвиш, – но, возможно, вам следует прислушаться к Осии. Какое Израиль предлагает решение всех проблем с палестинцами? Построить стену. То есть, по словам Осии, поступить, как поступают при перенесении границ на полях. Евреи горько жалуются на то, что провели столетия в гетто, а что вы делаете этой своей разделительной стеной? Вы создаете первое палестинское гетто. Хуже того, вы создаете гетто и для себя.