За письменным столом сидел сам Арафат, маленький и на вид больной. Он был в отутюженной форме и в клетчатой, черной с белым, кафие. По обыкновению, она лежала у него на правом плече и спускалась на грудь, напоминая по форме землю Палестины, – арафатский вариант этой земли, как отметил Габриэль, так как по форме кафия очень напоминала государство Израиль. Рука, которой Арафат указал Габриэлю на стул, сильно дрожала, как и отвисшая нижняя губа, когда он спрашивал Габриэля, не хочет ли тот чая. Габриэль был достаточно знаком с арабскими обычаями и понимал, что его отказ тотчас повернет разговор в дурную сторону, поэтому он принял предложение и не без удовольствия наблюдал, как Арафат отправил за чаем полковника Кемеля.
Оставшись впервые одни, они молча разглядывали друг друга поверх маленького стола. Над ними висела тень их последней встречи. Это было в кабинете квартиры на Манхэттене, где Тарик аль-Хурани, тот, кто подложил бомбу под машину Габриэля в Вене, пытался убить Арафата за предполагаемое «предательство» палестинского народа. Тарик, убегая из квартиры, всадил тогда пулю в грудь Габриэля, который чуть не умер от этой раны.
И сейчас, когда Габриэль сидел перед Арафатом, у него впервые за многие годы заболело в груди. Никто, кроме, пожалуй, Шамрона, не оказал большего влияния на жизнь Габриэля, чем Ясир Арафат. Вот уже тридцать лет они оба плавали в реке крови. Габриэль убил самых верных помощников Арафата; Арафат приказал принять против Габриэля ответные меры в Вене. Но была ли бомба нацелена на Лию и Дани или же на него? Вот уже тринадцать лет Габриэлю не давал покоя этот вопрос. Арафат безусловно знал ответ. Это было одной из причин, по которой Габриэль так охотно принял предложение Шамрона посетить Рамаллу.
– Шамрон сказал, что вы хотите обсудить со мной один важный вопрос, – сказал Арафат. – И я согласился принять вас, только желая оказать ему любезность. Мы с Шамроном одного возраста. История забросила нас обоих в эту страну, и, к сожалению, мы сражались друг против друга не в одной битве. Иногда я одерживал верх над ним, иногда – он надо мной. Теперь мы оба состарились. Я надеюсь, нам еще удастся увидеть несколько мирных дней, прежде чем мы помрем. Но надежды мои угасают.
«Если это так, – подумал Габриэль, – почему же ты отказался от соглашения, которое дало бы тебе отдельное государство в Газе и девяносто семь процентов Западного Берега с Восточным Иерусалимом в качестве столицы?» Габриэль, конечно, знал ответ. Это явствовало из карты Палестины, выложенной из кафии на плече Арафата. Он хотел иметь всё.
Габриэлю не удалось ничего сказать в ответ, так как вернулся полковник Кемель, неся небольшой серебряный поднос с двумя чашками чая. Затем полковник уселся в кресло и уставился на Габриэля своим единственным глазом. Арафат пояснил, что его помощник свободно владеет ивритом и при необходимости поможет с переводом. Габриэль надеялся встретиться с Арафатом наедине, тем не менее переводчик мог бы оказаться полезным. Хотя Габриэль прилично владел арабским, его язык не был достаточно выразителен для разговора с таким человеком, как Арафат.
Арафат дрожащей рукой поставил свою чашку на блюдце и спросил Габриэля, что привело его в Рамаллу. Односложный ответ Габриэля моментально вывел Арафата из равновесия, а именно этого и хотел Габриэль.
– Халед? – повторил Арафат, немного придя в себя. – Я знаю немало людей с этим именем. Боюсь, это весьма распространенное в Палестине имя. Тут требуются уточнения.
Габриэль прекрасно знал, что при переговорах любимой тактикой Арафата было изображать незнайку. Габриэль решил растолковать ему:
– Халед, которого я ищу, председатель Арафат, – это Халед аль-Халифа.
– Президент Арафат, – поправил его палестинец.
Габриэль с безразличным видом кивнул.
– Где Халед аль-Халифа?
Пятнистое лицо Арафата вдруг покраснело, и нижняя губа задрожала. Габриэль опустил взгляд на свой чай. Краешком глаза он заметил, как нервно заерзал в своем кресле полковник Кемель. Арафат же, когда он снова заговорил, сумел сдержать свой легендарный нрав.
– Насколько я понимаю, вы говорите о сыне Сабри аль-Халифа?
– Собственно, теперь ведь он ваш сын.
– Мой приемный сын, – сказал Арафат, – так как вы убили его отца.
– Его отец был убит на поле боя.
– Он был безжалостно убит на улицах Парижа.
– Это Сабри превратил Париж в поле боя, президент Арафат, с вашего благословения.
Наступило молчание. Арафат, казалось, тщательно подбирал следующие слова.
– Я всегда знал, что настанет день, когда вы явитесь с какой-нибудь провокацией, целью которой будет уничтожение Халеда. Поэтому после похорон Сабри я и отослал мальчика подальше отсюда. Я дал ему новую жизнь, и он принял ее. Я не видел Халеда и не слышал о нем, с тех пор как он стал взрослым молодым человеком.
– У нас есть доказательство, указывающее на то, что Халед аль-Халифа участвовал в нападении на наше посольство в Риме.
– Глупости, – отмахнулся Арафат.
– Если Халед не имеет никакого отношения к тому, что произошло в Риме, я уверен, вы не станете возражать и скажете нам, где мы можем его найти.
– Я уже сказал, что не знаю, где Халед.
– Как его настоящее имя?
Арафат сдержанно улыбнулся:
– Я принял чрезвычайные меры, чтобы защитить мальчика от вас и вашей мстительной Службы. Какого черта вы думаете, что я сообщу вам теперь его имя? Неужели вы в самом деле считаете, что я выступлю в роли Иуды Искариота и отдам вам моего сына, чтобы вы осудили и казнили его? – Арафат медленно покачал головой. – Среди нас немало предателей, многие из них работают прямо тут, в «Мукате», но я не такой. Если вы хотите найти Халеда, ищите его без моей помощи.
– Вскоре после взрыва бомб в Риме, был осуществлен рейд на pensione в Милане. Одним из тех, кто скрывался там, был человек по имени Дауд Хадави, палестинец из вашей Президентской службы безопасности.
– Это вы так говорите.
– Я был бы вам благодарен, если бы вы дали мне копию личного дела Хадави.
– Несколько сот человек состоят в Президентской службе безопасности. Если этот человек… – Он запнулся. – Как его звали?
– Дауд Хадави.
– Ах да, Хадави. Если он действительно работал в нашей службе и если у нас все еще есть его личное дело, я буду рад дать его вам. Но я думаю, весьма мало надежды на то, чтобы мы что-либо нашли.
– В самом деле?
– Разрешите вам пояснить, – сказал Арафат. – Мы, палестинцы, не имеем никакого отношения к нападению на ваше посольство. Возможно, это были люди «Хезболлы» и Осамы. А может, это были неонацисты. Одному Богу известно, сколько у вас врагов.
Габриэль положил ладони на ручки кресла и приготовился встать. Арафат поднял руку.
– Пожалуйста, Джибриль, – сказал он, назвав Габриэля по-арабски. – Не уходите. Побудьте еще немного.
Габриэль приостановился. Арафат поправил свою кафию, затем посмотрел на полковника Кемеля и тихо по-арабски велел ему оставить их одних.
– Вы не притронулись к своему чаю, Джибриль. Могу я предложить вам что-нибудь еще? Может, сладости?
Габриэль отрицательно покачал головой. Арафат сложил свои маленькие руки и молча уставился на Габриэля. На губах его играла легкая улыбочка. У Габриэля сложилось отчетливое впечатление, что Арафат получает от всего этого истинное удовольствие.
– Я знаю, что вы сделали для меня несколько лет назад в Нью-Йорке. Если бы не вы, Тарик вполне мог убить меня в той квартире. В другое время вы могли бы надеяться, что он преуспеет. – Печальная улыбка. – Кто знает? В другое время вы, Джибриль, могли стоять там с оружием в руке.
Габриэль молчал. Убить Арафата? В последовавшие за Веной недели, когда перед его глазами были лишь обожженная кожа жены и изуродованное тело сына, он много раз думал об этом. Собственно, в самые тяжелые минуты Габриэль с радостью отдал бы свою жизнь за жизнь Арафата.