– То есть?
– Кто-то говорит за него. Женщина… европейская женщина.
– Как ее имя?
– Она пользуется разными именами и разными телефонами.
– Откуда она звонит?
Арвиш пожал плечами.
– А ее родной язык?
– Трудно сказать, но по-арабски она говорит безупречно.
– Акцент?
– Классический. Иорданский из высших кругов. Может быть, бейрутский или каирский. Она называет Халеда Тони.
– А фамилия Тони? – спокойно спросил Габриэль. – Тони откуда?
– Не знаю, – сказал Арвиш, – но найдите эту женщину, и, может быть, вы найдете тогда Халеда.
Глава 12
Тель-Авив
– Она зовет себя Мадлен, но только когда выступает как француженка. Когда же она хочет быть англичанкой, то зовет себя Александрой. А когда итальянкой – она Люнетта, то есть Маленькая Луна.
Натан посмотрел на Габриэля и поморгал. Свои длинные волосы он завязывал хвостом, очки висели слегка вбок на кончике его носа, а в спортивной футболке для сёрфинга в Малибу были дыры. Иаков предупредил Габриэля насчет внешности Натана.
– Он – гений. После того как он окончил Калифорнийский технологический, каждая высокотехничная фирма в Америке и Израиле хочет заполучить его. Он немного похож на вас, – в заключение произнес Иаков, и в голосе его прозвучала легкая нотка зависти человека, который умеет делать хорошо лишь что-то одно.
Габриэль посмотрел из стеклянной кабины, представлявшей собой кабинет Натана, на простор ярко освещенного пола, уставленного ряд за рядом компьютерами. За каждым из них сидел техник. Большинство были на удивление молоды и почти все – мизраимы, евреи, приехавшие из арабских стран. Это были невоспетые бойцы в войне Израиля против терроризма. Они никогда не видели противника, никогда не заставляли его предавать свой народ и не встречались с ним, сидя по другую сторону стола для допросов. Для них противник был электрическим разрядом на медной проволоке или шепотом в атмосфере. На Натана Хофи была возложена, казалось, немыслимая задача следить за всеми переговорами, какие идут по электронике между внешним миром и Территориями. Основную работу делал компьютер, отбирая перехваты определенных слов, фраз или голосов известных террористов, однако Натан по-прежнему считал свои уши наиболее надежным оружием в своем арсенале.
– Мы не знаем ее настоящего имени, – сказал он. – На данный момент она просто голос номер пять семь два дробь Б. Пока что мы перехватили пять телефонных разговоров между ней и Арафатом. Хотите послушать?
Габриэль кивнул.
Натан щелкнул по значку на экране своего компьютера, и запись зазвучала. Каждый раз женщина представлялась как иностранная активистка в борьбе за мир, которая звонит, чтобы выразить поддержку осажденному палестинскому лидеру или посочувствовать по поводу последнего насилия, совершенного сионистами. В каждом разговоре кратко упоминалось о друге по имени Тони, как и говорил Махмуд Арвиш.
Прослушав четыре разговора, Габриэль спросил:
– Что вы можете сказать о ней, исходя из звучания ее голоса?
– Ее арабский безупречен, но она не арабка. Французский – тоже. Можно было бы сказать, что она с юга, возможно, из района Марселя. Хорошо образована. Сексуальна. Кроме того, на копчике у нее татуировка в виде маленькой бабочки.
Иаков быстро поднял на него глаза.
– Я шучу, – сказал Натан. – Но прослушайте запись пятого разговора. Здесь она выступает в качестве француженки Мадлен, главы какой-то организации под названием «Центр за справедливый и прочный мир в Палестине». Тема разговора – предстоящий митинг в Париже.
– В Париже? – переспросил Габриэль. – Вы уверены, что в Париже?
Натан кивнул.
– Она говорит Арафату, что один из организаторов, человек по имени Тони, предсказывает, что соберутся тысяч сто. Затем она помедлила и поправилась. Тони предсказывает не сто тысяч, говорит она, а двести.
Натан прокрутил перехват. По окончании Иаков спросил:
– А что тут такого интересного?
– Вот это.
Натан открыл другой файл и проиграл несколько секунд неразборчивого бормотания.
– В тот момент с ней в комнате был еще кто-то. Он прослушивал разговор по другому компьютеру. Когда Мадлен сказала, что Тони ожидает увидеть сто тысяч человек, этот малый, прикрыв микрофон, говорил ей по-французски: «Нет, нет, не сто тысяч, придут двести тысяч». Он думал, что никто не может его услышать, но он прижал микрофон прямо к своим голосовым связкам. А это настоящая ошибка новичка. И у нас на пленке записана вибрация его голоса. Немножко пофильтровав и подчистив, я добился того, что это бормотание звучит вот так.
И Натан снова проиграл файл. На этот раз все было достаточно разборчиво – говорил мужчина на безукоризненном французском: «Нет, нет, не сто тысяч, их будет двести тысяч». Натан щелкнул мышкой и указал на верхний правый угол своего экрана, где была сетка, пересеченная извилистыми линиями.
– Это спектограф звука. Отпечатка голоса. Это математическое уравнение, основанное на физической конфигурации рта и горла говорящего. Мы сопоставили этот отпечаток с каждым голосом, какой есть у нас на файле.
– И?..
– Ни один не подходит. Мы назвали его «Голос шестьсот девяносто восемь дробь Д».
– Когда этот разговор был записан?
– Шесть недель тому назад.
– А вы знаете, откуда звонили?
Натан усмехнулся.
Произошел спор, но в конце концов ни одна операция Службы не состоялась без одного такого спора. Лев хотел запереть Габриэля в подвале и продержать его там на хлебе и воде, в чем ненадолго одержал верх. Габриэль засветился, и его нельзя больше использовать на оперативной работе, утверждал Лев. Кроме того телефонные перехваты давали понять, что Халед прячется в арабском мире – там, где европеец Габриэль, за исключением кратковременного пребывания в Тунисе, никогда не работал. И в качестве последнего довода Лев использовал бюрократическую отговорку, утверждая, что комиссия, в которой состоит Габриэль, не имеет права совершать операции за границей. Это дело дошло до Шамрона, как почти все со временем доходило. Лев отступил, но слишком поздно, и роковой удар настиг его, ибо рекомендация Шамрона была как Божья заповедь, выбитая в камне.
Одержав победу в бюрократических траншеях, Габриэль стал быстро решать проблемы своей личности и внешности. Он решил путешествовать в качестве немца, так как немецкий был его первым языком и во сне он говорил по-немецки. Он выбрал дизайн коммерческих интерьеров в качестве профессии и Мюнхен – в качестве места пребывания. Оперативный отдел снабдил его паспортом на имя Иоханнеса Клемпа и бумажником, набитым кредитными карточками и прочими личными мелочами, включая деловые карточки с мюнхенским номером телефона. По этому номеру телефон зазвонит на конспиративной квартире Службы, затем номер автоматически будет передан на телефонную подстанцию на бульваре Царя Саула, где записанный на пленку голос Габриэля сообщит, что он уехал отдохнуть и перезвонит по возвращении.
Что же до его внешности, то специалисты в Оперативном отделе предложили ему «отпустить» бороду, и Габриэль, считавший любого мужчину, заросшего волосами, недостойным доверия и скрывающим что-то, нехотя согласился. К его окончательному разочарованию, борода оказалась совсем седой. Зато это понравилось специалистам, выкрасившим его волосы в такой же цвет. Ко всему они добавили пару квадратных очков без оправы и дипломат, набитый кусками материи модных монохромовых цветов из Берлина и Милана. Умные головы из Технического отдела дали ему несколько невинных с виду электронных устройств, которые на самом деле были вовсе не такими уж невинными.
Теплым вечером, незадолго до своего отъезда, Габриэль, надев один из безобразных костюмов герра Клемпа, стал обходить дискотеки и ночные клубы на улице Шейнкин в Тель-Авиве. Герр Клеммп был полной противоположностью Габриэлю, а также и Марио Дельвеккио, – это был болтливый зануда, любитель женщин, дорогих напитков и техномузыки. Габриэль ненавидел герра Клемпа, однако в то же время был рад ему, так как никогда не чувствовал себя в безопасности, если не был в шкуре совсем другого человека.