Габриэль нехотя сел за руль. Женщина села рядом с ним. Закрыв дверцу, она сунула руку в сумку и, вытащив оттуда «Танфольджо ТА-90», направила его в Габриэля.
– Я понимаю, что ты можешь в любую минуту отобрать его у меня, – улыбнулась она. – Если ты так поступишь, тебе от этого не станет лучше. Уверяю тебя, я не знаю, где находится твоя жена, как не знаю и нашего конечного пункта. Мы вместе совершаем это путешествие – ты и я. Мы с тобой партнеры в этом предприятии.
– Как благородно с твоей стороны.
Она ударила его пистолетом по щеке.
– Осторожней, – сказал он, – эта штука может выстрелить.
– Ты хорошо знаешь Францию, да? Ты здесь работал. Ты убил здесь много палестинцев.
Габриэль молчал, и она ударила его вторично.
– Отвечай же! Ты работал здесь, да?
– Да.
– Ты убивал здесь палестинцев, да?
Он кивнул.
– Тебе стыдно? Скажи громко.
– Да, – сказал он. – Я убивал здесь палестинцев. Я убил здесь Сабри.
– Так что ты хорошо знаешь дороги Франции. Тебе не нужно тратить время на консультации с картой. Это хорошо, потому что у нас немного времени. – Она дала ему ключи. – Поезжай в Ним. У тебя на это час.
– Но это же по крайней мере в ста километрах отсюда.
– Вот я и предлагаю тебе прекратить разговоры и вести машину.
Он поехал через Арль. Рона, серебристо-голубая, вся в водоворотах, текла под ними. Переехав через реку, Габриэль нажал на акселератор и приступил к последнему броску на Ним. Погода была как назло великолепная: ярко-синее небо без облаков, в полях цветут лаванда и подсолнечники, холмы купаются в таком ясном свете, что Габриэль на расстоянии двадцати миль видел абрис скал и провалы в них.
Женщина спокойно сидела, скрестив щиколотки, на коленях у нее лежал пистолет. Габриэль недоумевал, почему Халед выбрал именно ее сопровождать его на смерть. Потому что ее молодость и красота так резко контрастировали с изувеченной Лией? Или это было своеобразным оскорблением по-арабски? Хотел ли Халед еще больше унизить Габриэля тем, что ему отдавала приказы красивая молодая женщина? Чем бы ни был мотивирован поступок Халеда, она была хорошо натренирована. Габриэль убедился в этом при их первой встрече в Марселе и снова – в доме в Мартиге, да видел это и сейчас по ее мускулистым рукам и плечам и по тому, как она держала револьвер. Но больше всего его заинтриговали ее руки. У нее были коротко обрезанные грязные ногти гончара или человека, работающего на воздухе.
Она снова – без предупреждения – ударила его. Машину занесло, и Габриэлю пришлось потрудиться, чтобы снова совладать с ней.
– Зачем ты это сделала?
– Ты смотрел на револьвер.
– Не смотрел.
– Ты замышляешь отобрать его у меня.
– Нет.
– Враль! Еврейский враль!
Она подняла револьвер, чтобы снова его ударить, но на этот раз Габриэль, защищаясь, поднял руку и сумел отвести удар.
– Лучше поторапливайся, – сказала она, – не то мы не приедем вовремя в Ним.
– Я делаю почти двести километров в час. Если я поеду быстрее, то убью нас обоих. В следующий раз, когда позвонит Халед, скажи ему, чтобы он дал больше времени на переезды.
– Кто?
– Халед, – повторил Габриэль. – Тот, на кого ты работаешь. Тот, кто возглавляет эту операцию.
– Я никогда не слышала про человека по имени Халед.
– Значит, я ошибся.
Она с минуту изучающе смотрела на него.
– Ты очень хорошо говоришь по-арабски. Ты вырос в долине Джезреель, правда? Недалеко от Афулы. Я слышала, там много арабов. Тех, кто отказался уехать и воспротивился высылке.
Габриэль не клюнул на это.
– Ты никогда там не была?
– В Палестине? – На миг вспыхнула улыбка. – Я видела ее издали, – сказала женщина.
«Из Ливана, – подумал Габриэль. – Она видела Палестину из Ливана».
– Если уж мы пустились в это странствие вместе, я должен знать, как тебя зовут.
– У меня нет имени. Я просто палестинка. Нет ни имени, ни лица, ни страны, ни дома. Мой чемодан – это моя страна.
– Отлично, – сказал он. – Так я буду звать тебя Палестиной.
– Это не женское имя.
– Хорошо, в любом случае я буду звать тебя Палестиной.
Она посмотрела на дорогу и кивнула:
– Можешь звать меня Палестиной.
За милю до Нима она велела ему свернуть на гравиевую парковку возле придорожной лавки, торговавшей глиняными цветочными горшками и садовыми статуями. Целых пять невыносимо долгих минут они молча ждали, пока зазвонит ее подключенный к сателлиту телефон. Когда наконец это произошло, электронный звонок показался Габриэлю сигналом пожарной тревоги. Женщина слушала, не произнося ни слова. По замкнутому выражению ее лица Габриэль не мог определить, приказывают ли ей ехать дальше или убить его. Она выключила телефон и кивнула на дорогу.
– Выезжай на автостраду.
– В каком направлении?
– На север.
– Куда мы едем?
– В Лион.
Габриэль исполнил приказ. Когда они стали приближаться к месту, где на автостраде взимают плату за проезд, женщина сунула свой «танфольджо» в сумку. Затем дала Габриэлю мелочь для расплаты. Как только они поехали дальше, револьвер был снова вынут. Она положила его к себе на колени. Ее указательный палец с коротким грязным ногтем легко лежал на гашетке.
– Какой он?
– Кто?
– Халед, – сказал Габриэль.
– Я уже говорила тебе, что не знаю никого по имени Халед.
– Ты провела с ним ночь в Марселе.
– Я провела ночь с мужчиной, которого зовут месье Веран. Лучше следи за тем, чтобы ехать быстрее.
– Знаешь, он ведь убьет нас. Убьет обоих.
Она молчала.
– Тебе говорили, что это миссия смертника? Ты готова умереть? Ты помолилась и приготовила прощальную видеопленку для своей семьи?
– Пожалуйста, веди машину и не разговаривай больше.
– Мы – шахиды, ты и я. Мы умрем вместе – учти: по разным причинам, но вместе.
– Заткнись, пожалуйста.
«Вот оно, – подумал он, – сломалась. Халед лгал ей».
– Мы умрем сегодня вечером, – сказал он. – В семь часов. Он тебе об этом не говорил?
Снова молчание. Палец ее гладил поверхность гашетки.
– Наверное, он забыл сказать тебе, – добавил Габриэль. – Впрочем, всегда так было. За Палестину умирают бедняги малолетки – малолетки из лагерей и трущоб. А элита – она отдает приказания со своих вилл в Бейруте, Тунисе и Рамалле.
Она снова нацелила револьвер на его лицо. На этот раз он схватил его и выдернул из ее руки.
– Когда ты ударяешь меня этой штукой, мне становится трудно вести машину.
Он протянул ей револьвер. Она взяла его и положила к себе на колени.
– Мы – шахиды, Палестина. Мы приближаемся к своей гибели, и Халед направляет нас. В семь часов, Палестина. В семь часов.
По дороге между Балансом и Лионом Габриэль выбросил мысли о Лие из головы и стал думать только о своем задании. Инстинктивно он подошел к решению этой проблемы словно перед ним была картина. Он снял лакировку и размыл краски, пока не осталось ничего, кроме фрагментарных линий углем; затем начал выстраивать все снова, накладывая слой за слоем тона и воспроизводя текстуру. На данный момент он не мог определить достоверную идентификацию. Халед – художник или же всего лишь ученик в мастерской самого Старого Мастера – Ясира Арафата? Дал ли ему такой приказ Арафат, чтобы отомстить за ликвидацию его власти и авторитета, или Халед предпринял это по собственной инициативе, чтобы отомстить за смерть отца и деда? Была ли это еще одна битва в войне между двумя народами или просто проявление давно тлевшей вражды между двумя семьями – аль-Халифа и Шамроном-Аллоном? Габриэль подозревал, что это было комбинацией обеих, скрещением одинаковых нужд и целей. Два великих художника сотворили одно произведение – Тициан и Беллини, подумал Габриэль. Пиршество богов.
Правда, дата, когда картина должна быть закончена, оставалась ему не ясна. В одном он был уверен: работа заняла несколько лет и было пролито много крови. Он был введен в заблуждение, и весьма умело. Они все были введены в заблуждение. Обнаруженное в Милане досье было подброшено Халедом, чтобы заманить Габриэля на поиски. Халед оставил цепь ключей к разгадке и завел часы, не дав Габриэлю иного выбора, кроме как следовать по ним. Махмуд Арвиш, Дэвид Киннелл, Мими Феррере – все они были частью замысла. Габриэль увидел их теперь – молчащих и застывших – в виде фигур по краям беллиниевой картины, аллегоричных по своей природе, но играющих вспомогательную роль в главном замысле. А в чем этот главный замысел? Габриэль понимал, что картина не закончена. У Халеда был в запасе еще один удар – более эффектный по количеству крови и огня. И Габриэль должен был как-то в нем выжить. Он был уверен, что ключ к выживанию находится где-то на уже пройденном им пути. И сейчас, мчась на север к Лиону, он видел перед собой не автостраду, а свое задание – каждую минуту, каждое место, каждую встречу, краски, нанесенные на полотно. Он выживет, думал Габриэль, и настанет день, когда он вновь встретится с Халедом на своих условиях. И дверью к нему будет эта женщина, Палестина.