И главное, никто никогда из паломничества не возвращается.
Ходят слухи, что в награду всем ушедшим к Императору дается лучшее перерождение, или что участники входят в состав личных слуг Бога-Императора, или… Впрочем, слухи остаются слухами, а желающих идти навстречу испытаниям и опасностям заповедной зоны всегда трудно найти.
Мы не двигались, все в зале застыло. Лицо на экране еще сильнее нахмурило брови, огромные глаза с красными жилками в белках обозрели зал, потом нас с Леной – сначала внимательно ее, потом уже меня. Было странно так близко разглядывать лицо Императора – крупные поры, намечающиеся мешки под глазами…
Мираб Мамедов не отрываясь смотрел на нас, даже не оглядываясь, зная, что происходит за спиной его трона. Но, видимо, не все, потому что вздрогнул, пораженный, услышав голос…
Император кивнул и заговорил звучно, проникновенно, голосом отца и защитника:
– Я рад, что ты задержался в этом мире и твое десятилетие на Уране кануло. И я рад, что жребий достался тебе, хоть скучать не придется, а это главное.
У Мираба Мамедова глаза готовы были вылезти из орбит, так он поразился. Ибо никогда еще на его памяти Бог-Император в видеоаудиенциях лично ни к кому не обращался.
И тут, наблюдая, как вместе с глазками бегают на его гладкой физиономии тревожные мыслишки – не упустить бы чего, не отстать… я разозлился, вновь вспоминая погибшего, может, и из-за него, Мираба, тоже Николая Орлова.
Настроенные на Мирабовы эмоции рыцари-телохранители дрогнули, но тот был так погружен в свои расчеты, что великаны, не получая конкретного сигнала, замерли и лишь молча глядели, как я подхожу к хозяину и сокрушительным ударом вышибаю его из кресла.
– Это тебе аванс, жаба!
Мираб Мамедов свалился без сознания, застыли его охранители. А я стоял довольный, что все-таки сделал то, что думал сделать. И тут мертвую, потрескивающую от сгорающей копоти тишину прервали аплодисменты Лены.
А над нами, вместо только что исчезнувшего экрана, строго застыл настенный барельеф Отца и Создателя нашего, Бога-Императора.
8
ПРОСТОЙ БОЙ У ВАРЯГОВ
Гнусный гном, поминутно гримасничая, проводил нас с Леной из зала Приемов.
– Чудо из чудес! Сам Император снизошел…
– Что это было? – спросила меня Лена. – Не понимаю… Как ты думаешь, это трюк или правда? Хотя я не помню что-то, чтобы сам Император… Подумай, САМ!!!
– Чудо! Чудо! Император соизволил обратить свой взор на сына человеческого… – гнусавил гном, могучими плечами раздвигая толпу праздных зевак, глазеющих на нас. Бубенчики на ногах гнома громко звенели.
Мы прошли по мосту над крепостным рвом, заполненным тяжелой блестящей водой, где плавало что-то слишком натуралистическое, но что – я не разглядел. Сверху, освещенные двумя факелами, показались и остались позади кованые острия подъемных решетчатых ворот, затем мы попали в полумрак и прохладу галереи, где людей было уже меньше.
Не задерживаясь, мы пошли дальше. Со страшным скрипом открылись высоченные, окованные медью двери в красным бархатом обитой зале, тоже освещенной факелами. От смолистого дыма щипало в носу.
Столы были расставлены по периметру стен, только со стороны двери, откуда вышли мы, их не было. Гном или шут, визгливо смеясь, потянул нас прямо к пирующим.
В огромном камине на вертелах пеклись куски мяса, целые поросята, красноватый отблеск огня скакал по лоснящимся от пота лицам, кости хрустели на зубах огромных лохматых собак под столами. Одна, вспрыгнув на стол, рылась в блюде мордой, жующий рядом воин в рогатом шлеме вырвал из рычащей пасти кусок мяса и в ответ на злобный лязг челюстей гневно ударил кулаком в мохнатый бок и скинул пса под стол. Туда же бросил и мясо, мгновенно сменив гнев на милость.
Вокруг сновала молчаливая придворная прислуга, поднося новые и новые блюда с едой.
Возглавляющий общий стол молодой князь сидел па резном деревянном кресле, где могли бы поместиться трое. Не вытирая жирных губ и пальцев, с которых стекал мясной сок, князь схватил золотую чашу и крупными глотками стал пить.
На пас никто не обращал внимания. Только князь, выпив чашу, швырнул ее на пол – звеня, чаша покатилась нам под ноги, но кинувшийся слуга подхватил. Князь вдруг уставился на меня, потом на Лену, схватил с ближайшего блюда поросенка, разорвал пополам и, не отрывая от нас взгляда, жадно стал пожирать.
Рядом с ним громко рыгавший воин, недавно ссорившийся с собакой, вдруг схватил пробегавшего слугу, бросил спиной себе на колено и сломал ему позвоночник.
На вопли обратили внимание; воин громко хохотал шутке. Князь вдруг яростно, обеими руками оттолкнул мешавшие ему серебряные блюда с объеденными хребтами рыб, костями свиней и более крупной дичи. Он лег животом на грязный стол и крикнул что-то воину в рогатом шлеме. Тот придвинулся ближе, подставил ухо и стал слушать, не прерывая громкого чавканья.
Слова князя постепенно проникали в сознание, – челюсти прекратили двигаться. Глаза, попрощавшись, нашли нас, оббежали. В сальной рыжей бороде с налипшими крошками открылась широкая пасть с твердыми желтыми клыками.
И оба, глядя друг на друга, оглушительно захохотали. Постепенно они привлекли к себе общее внимание, пирующие заряжались весельем, не зная причины. Раскаты хохота потрясали стены.
Вдруг, казалось едва оттолкнувшись, князь перепрыгнул стол и оказался по нашу сторону. Он медленно подходил, переводя взгляд с Лены на меня и обратно. Он был чуть выше меня, а доспехи делали его гораздо шире.
Лена схватила меня за руку, воин ухмыльнулся. Я все еще надеялся, что это аттракционный фантом.
Остановившись напротив нас, князь тряхнул льняными, стянутыми цветным ремешком волосами. Повернувшись к столу, он что-то сказал, послышались крики, залаяли псы. Воины перепрыгивали столы и окружали нас широким полукругом.
Князь выхватил меч и демонстративно бросил на пол; кто-то поднял оружие. Потом, в считанные мгновения князь скинул с себя кафтан, рубашку и, голый по пояс, ссутулился, вытянув вперед руки. Он вызывал меня на борьбу.
– Что ему надо? – перекрикивая общий гам, спрашивала Лена. Она встревоженно смотрела на князя, банду за нашими спинами, на меня. Вдруг, повернувшись, решительно пошла к дверям прямо на стену воинов. Ее оттолкнули, она растерянно отступила.
– Ничего не понимаю, – сказала она. – Это живые люди.
Ее веки дрогнули, губы приоткрылись – в красных отсветах живого огня она была невыразимо прекрасна. Я невольно улыбнулся неуместности всего:
– Этот обжора вызывает меня на бой.
– А нельзя как-нибудь уйти отсюда? Где этот мерзкий гном?
Гнома не было. Князь медленно приближался. Я сорвал рубашку и бросил Лене, Она отступила к стене воинов, и на этот раз ее не оттолкнули. Наоборот, потеснившись, приняли в общий круг.
Чувствуя себя на грани, – с одной стороны, боясь оказаться смешным, с другой – начиная заводиться, – я ощущал, как вновь попадаю под обаяние риска.
Не зная правил боя, я давал проявить себя противнику. Тот внезапно кинулся ко мне, схватил одной рукой за кисть, а другой – за горло и стал душить. Я ударил его в солнечное сплетение, он отпустил меня, сделал шаг назад и молниеносно ударил в висок. Я пригнулся, кулак просвистел над головой, противник по инерции нырнул вперед, навалился мне на плечи; воспользовавшись удобным случаем, я обхватил его поперек туловища, прижал руки к телу и поднял над головой.
Стоя в кругу диких воинов с их собственным вождем над головой, я взглянул4 на себя сторонними глазами и невольно устыдился. Мой боевой порыв показался смешным. Возникло чувство, что я ввязался в такую же подделку, какой недавно было путешествие по озеру. Ни гнева, ни ненависти – ничего: все мне стало безразлично.