Он обхватил ее грудь, большим пальцем небрежно поглаживая сосок. Ее спина начала выгибаться, и она напряглась. Нет. Ощущение желания было… неправильным. Она не контролировала свои реакции, ее тело сбивало ее с мыслей.
— Ты боишься возбуждения?
— Конечно, нет. — Страх — не то слово, которые описывает ее ощущения. Стеснение… определенно.
Его глаза сузились, взгляд стал пристальным. Он перекатывал ее сосок между пальцами, и ее глаза закрылись от нахлынувших ощущений. Когда он остановился, она попыталась взять себя в руки, чтобы…
— Тебя беспокоит потеря контроля, — пробормотал он. — Не возбуждение, по большей части, но это разрушает твою способность оставаться в трезвом уме и сознании. Думать, — он наклонился, чтобы погладить ее по лицу. — Кудряшка, неужели ты не понимаешь, что именно в этом и заключается покорность? Отказаться от контроля, чтобы не думать и не волноваться? Пока мы вместе разделяем эту сцену, думать — моя работа.
Его слова пронзили ее страхом и одновременно надеждой. Внизу живота зародился тревожный трепет предвкушения, как хлопанье занавески во время свежего шторма.
— Ксавье.
— Попробуй еще раз.
— Милорд, я не хочу… Это не… — она не могла думать в этот момент.
— Тебе не нужно анализировать в этот самый момент. Доверишь ли ты мне контроль над сценой и собой прямо сейчас на следующие полчаса или час?
Если бы она сказала «нет», то ранила бы его чувства. А она ему доверяла. В основном. Может ли она позволить ему сделать то, что он хочет?
— Вы не заткнете мне рот?
— Нет, Эбби, — его улыбка была нежной. — Ты еще не готова к этому.
Но что он конкретно сделает? Она хотела выяснить… вроде того.
— Хорошо.
— Хорошая девочка, — к ее замешательству, он снял с нее очки.
— Нет!
Он прищурился сквозь линзы.
— Они для расстояния, да? Ты видишь мое лицо?
— Немного, но не так хорошо, когда они на мне.
— А другую сцену?
Она повернула голову. Все, что находилось дальше трех футов, стало размытым.
— Нет, — быть полуслепой было слишком страшно. — Мне нужны очки.
— Нет, — то, как рассеянно он это сказал, будто у нее не было выбора, вызвало странное покалывание в ее мышцах. Он посмотрел на нее.
— Тебе страшно без них? Больше, чем быть привязанной к столу?
— Я стараюсь не думать о рабстве, — ворчливо ответила она.
Он усмехнулся, коротко и потрясающе.
— И, да, мне страшно. Что если что-нибудь случится, например, пожар? — Она бы не смогла найти выход. — Или террористическая атака. Или зомби.
Он усмехнулся.
— Мне нравятся сабмиссивы с воображением.
Это было не воображение — просто готовность ко всему.
— Во-первых, я бы никогда не оставил того, кто скован, — он опустил руку на ее лицо, словно обещая. — Однако мы можем пойти на компромисс. Тебе разрешено держать их рядом, — он положил ее очки на бедро, где ее пальцы могли проследить за металлом. — Но не в руке, потому что ты можешь сломать их, не осознавая этого.
Каким образом это может произойти? Когда ее волнение возросло до уровня защиты диссертации, его губы дрогнули.
Из своей сумки он достал восьмидюймовую коробку, бутылку с водой, крошечные салфетки для рук… Это, что, йогурт? Наконец, он вытащил все еще запакованный вибратор.
— Это твоя первая игрушка от меня.
Она не просила никакую игрушку.
Он провел рукой между ее ног, обводя ее складочки, посылая по ее телу радостное предвкушение. Ее клитор пульсировал от желания. Пальцем он очертил его по кругу, словно измеряя, а затем толкнулся внутрь, почти как на медицинском осмотре… только ни один врач никогда не заставлял ее чувствовать себя так.
Осознание того, что она не может избежать его интимных прикосновений — или чего бы то ни было, что он решил сделать, — пронизывало ее волнами жара. И что еще хуже, она не могла направить его руки в нужное ей место. Она попыталась приподнять бедра вверх, чтобы он обратил внимание на ее клитор, но ремень, удерживающий ее в области нижней части живота, препятствовал любому движению. Ее кожа словно горела.
Он добавил еще один палец, растягивая ее. Трепетание в животе усиливалось, пока он исследовал и наблюдал за ней, словно приучая к своим прикосновениям. Когда он погладил то место внутри нее, она почувствовала, что ее клитор отреагировал, и издала булькающий звук.
— О? — он задерживался, поглаживая это место снова и снова, неустанно усиливая ее голод, пока даже пальчики ног не свело напряжением.
— Хорошая девочка, — похвалил он и ввел игрушку в ее влагалище. Она ощущалась прохладной, мягкой, гладкой, но гораздо толще, чем два пальца. Эбби вздрогнула, когда он растянул ее изнутри.