Одними из наиболее цитируемых являются следующие слова Иисуса: «Кто хочет идти за Мною, отвер-гнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною!» (Марк, 8,34; Матф., 10,38; 16,24. Лука, 9,23; 14,27). «Взять крест» в устах Иисуса до его страстей можно связать с древним израелитским обозначением древней последней буквы алфавита, которая является знаком принадлежности Яхве (Э. Динклер); ученик должен своим «нет» собственным вожделениям доказать на деле свою принадлежность Богу; это же доказывает его готовность пожертвовать жизнью. Иисус предостерегает и спрашивает: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Марк, 8,36). Приобретение мира не может заменить человеку утрату самого себя. Так серьезно обстоят дела с человеком перед Богом. Ученикам обещана его поддержка при серьезной опасности (Лука, 12,11; Марк, 13,11), в любой ситуации они должны объявлять себя последователями Иисуса и не отрекаться от него, ибо учитель сам вступается за них перед Богом (Матф., 10,32, Лука, 12,8; Марк, 8,38).
Следование за Иисусом требует от учеников полной самоотдачи. В этом случае требования, предъявляемые Иисусом к людям, становятся максимальными. С одной стороны, он требовал разрыва всех семейных и родственных уз, которые препятствовали людям следовать за ним (Лука, 9,59–62; 14,26; 12.51–54; Марк, 10.21.28). С другой стороны, Иисус требовал от своих последователей полного отказа от имущества (Лука, 14,33; Марк, 10,21). Следует учесть, что радикальность этих требований в послепасхальный период еще больше возросла, но вместе с тем нужно отметить: Иисус предъявлял их не к каждому, кто встречался на его пути (ср., напр., Лука, 19,1–9), а лишь к тем, кто становился его последователем. Этому требованию соответствовал и он сам: его миссия привела к конфликту с семьей (Марк, 3,20; 31–35) и оставила совершенно без средств к существованию. Иисус не требовал ничего, чего бы не исполнял сам.
Деятельность Иисуса, в которую он вовлек своих учеников, вызвала резкое неприятие со стороны его противников. Сначала они ополчились на его общение с мытарями и грешниками, с которыми Иисус даже возлежал за одним столом (Марк, 2,12–17). В Израиле благословение хлеба во время трапезы создает некую общность, что ставит гостей под защиту хозяина дома. Такая общность является как бы провозвестницей общности в Царстве Небесном. Если бы Иисус потребовал от грешников и мытарей соблюдать пост во искупление их грехов, от мытарей — отказа от их занятия и прежде всего — обращения к строгому соблюдению закона и его толкования, то он снискал бы одобрение фарисеев и других групп. То, что он допускал их в свое общество без всяких предварительных условий, нарушало законный порядок и вызывало возражения и угрозы.
Иисус отвечал на это, сравнивая свою деятельность с работой врача, который приходит к больным, а не к здоровым (Марк, 2,17), и уподобил грядущее Царство началу свадьбы, когда гости радуются, а не постятся (2,18). К радости он призывал в притче о пропавшей овце: он рассказывает о пастухе, оставившем все стадо, чтобы найти и спасти одну-единственную овцу, и радость пастуха, нашедшего потерянное, сродни радости Бога, которую он испытывает при обращении погибшего человека; она больше, чем о 99 праведниках, которые, не нуждаются в обращении. К такой сс радости он и призывает (Лука, 15,1–7).
Поэтому в притче о блудном сыне Иисус ставит рядом с тем, кто пропал и нашелся, другого, который оставался дома и работал безупречно; он был недоволен приемом пропавшего брата, завидовал и упрекал своего отца, который сказал ему в ответ: тот, кого он презирает, — его брат. Он тоже должен радоваться его возвращению. Ему вредит не работа, заслуживающая признания, а отсутствие милосердия и братских чувств (Лука, 15,25–32). Здесь обозначено решающее отличие Иисуса от его противников; они препятствуют его милосердию и благу. Здесь противникам Иисуса высказывается решительное предостережение; их эгоистическая и безжалостная справедливость может привести их к гибели. То, что в притче об отце и двух сыновьях было высказано завуалированно, в притче о фарисее и мытаре (Лука, 18,9-14) говорится открыто; предостережение становится приговором Иисуса: мытарь возвращается в свой дом оправданным и освобожденным от своей вины в отличие от того, кто кичился своей праведностью и презирал мытаря.
Где же были его враги? В евангелиях все выглядит таким образом, будто Иисусу противостоял единый фронт фарисеев. Такое впечатление возникает в первую очередь от прочтения Евангелия от Матфея. Однако притчи свидетельствуют, что Иисус долгое время проповедовал им и старался привлечь фарисеев на свою сторону, судя по образу старшего сына в притче о блудном сыне. Согласно Евангелию от Луки, Иисус часто бывал гостем фарисеев и имел среди них друзей. Их история свидетельствует, что среди них были различные направления.
Представление о враждебном отношении к нему всех фарисеев вызвано ситуацией после Иудейской войны, когда христианские общины вошли в резкий конфликт с синагогальными общинами, настроенными фарисейски. Несомненно, фарисеи являлись основными противниками Иисуса. Однако больше всего выступали против него книжники, которые лишь частично принадлежали к фарисеям; они следили за соблюдением закона в жизни Израиля. Книжники возражали ему, предостерегали его и следили за ним, у них была своя рука даже в Высшем совете, состоявшем из высокопоставленного клира, книжников и старейшин, представителей общинной знати и крупных землевладельцев. Согласно синоптическим евангелиям, фарисеи не были причастны к страстям и смерти Иисуса. Ядро противников Иисуса составляли члены Синедриона. В конфликт с ним могли входить также ессеи и зелоты, хотя они прямо и не упоминаются; и все же на вопросы, волновавшие их, Иисус давал иные ответы, чем они. Если до сих пор мы рассматривали вопрос о причине возникновения конфликта, то теперь следует поставить вопрос, в каких областях он развивался.
Иисуса обвинили в развращении народа (Иоанн, 7,12; Лука, 23,2.5, древнееврейское обвинение периода раннего христианства). С одной стороны, это обвинение основывалось на изгнании бесов Иисусом, которое нельзя было отрицать, на основании чего, однако, был сделан вывод, что он находится в союзе с дьяволом и творит его дело (Марк, 3,22–30; Матф., 12,22–32; Лука, 11,14–23). Обвинение в чародействе представляло опасность для жизни Иисуса. Опасным для жизни и «направленным на совращение народа» был также вопрос об уплате подати кесарю (Марк, 12,13–17). Если бы на этот вопрос Иисус ответил, что подать платить не надо, тогда его следовало бы считать мятежником и в соответствии с этим враги могли бы обвинить его и убрать с дороги. Если бы он сказал, что подать платить надо, то против него были бы иудейские повстанцы, пользовавшиеся в народе растущей симпатией.
С помощью динария, на котором было изображение кесаря, Иисусу удалось снять этот вопрос. Аналогично он повел себя и в той истории, которая по соображениям церковной морали была удалена из синоптических евангелий и по какому-то недоразумению попала в Евангелие от Иоанна (8,1-11); там перед Иисусом предстала женщина, уличенная в супружеской неверности, и он должен был одобрить смертный приговор ей. Если бы он одобрил смертный приговор, то его могли обвинить в этом, поскольку римские власти лишили евреев права выносить смертные приговоры; если бы он отказался, то преступил бы иудейские законы и оказался заодно с обвиняемой в сексуальном преступлении.
Иисус и здесь занял взвешенную позицию; он предоставил право вершить суд и приводить приговор в исполнение тем, кто сам полностью безгрешен. Когда обвинители и судьи удалились и женщина осталась с ним наедине, он снял с нее грех и предостерег от его повторения. Мудрость любви, вступающейся и за виновных, показала свое превосходство над судом, который грешники вершат над грешниками. Здесь на практике был использован принцип, высказанный в столь шокирующей форме в притче о сучке и бревне в глазу (Лука, 6,41; Матф., 7,3–5).