Распятию предшествовало бичевание. По сообщению синоптических евангелий, к месту казни на холме Голгофа не сам Иисус нес патибулум (поперечную балку от креста), который затем крепили на продольной балке Это сделал проходивший мимо человек — Симон из Кирены. Предварительно было произведено бичевание плетьми, кожаные ремни которых содержали свинцовые шарики или кусочки костей; оно настолько истощило Иисуса, что он был не в силах нести патибулум. Обычно для устрашения римляне проводили приговоренных к распятию по главной улице города к месту казни; на шею им вешали деревянную табличку с указанием их вины.
Само распятие являлось жестоким способом наказания. Приговоренного распинали в согнутом положении. В продольной балке было небольшое углубление для сиденья. Останки распятого из времен Иисуса, найденные не так давно при раскопках захоронений Гиват Халивтар, северо-восточнее Иерусалима, подтверждают это. «Анатомическое исследование, проведенное Иерусалимским университетом, показало, что осужденного прибили к кресту в сидячем положении, ноги по бокам закинуты одна на другую и ступни одним гвоздем на пятках прикреплены к кресту. Тело распиналось в неестественно искаженном положении, очевидно, чтобы увеличить мучение. Гвозди, кстати, проходили не через ладони, как обычно изображено на картинах распятия, а через предплечья» (Швейцарское телеграфное агентство, 5.1.1971). Распятый умирал долгой и мучительной смертью от удушья и мог провисеть на кресте до 36 часов, прежде чем наступала смерть. Сравнительно короткое время между распятием и смертью Иисуса еще раз подтверждает, насколько он был ослаблен тем, что с ним сделали до распятия. Он умирал в одиночестве, его ученики скрылись, лишь несколько женщин находились на некотором отдалении от его креста.
Евангелисты сообщают о насмешках, сыпавшихся с разных сторон на страдальца. Марк и Матфей передают слова из псалма (22,2), с которыми он умер: «Боже Мой, Боже Мой, почему ты оставил меня?» Мало вероятно, что это является позднейшим дополнением. Эти слова из псалма свидетельствуют: Иисус воспринимал свою смерть как оставленность Богом, в соответствии с загадочными словами: «Сын Человеческий будет предан на произвол судьбы в руки людей». Он распят и брошен на произвол судьбы, умирает в одиночестве и страданиях, позоре и издевательствах. Но он не оставляет Бога, который отдал его в руки людей, и крепко держится за него, зовя: «Боже Мой, Боже Мой!», и это свидетельствует, что он не отрекается от своего познания Бога, благодаря которому жил и действовал.
ТАИНСТВО
Смерть Иисуса не стала его концом, как у многих других, волновавших своих современников и побуждавших их к действиям. Через несколько недель после смерти Иисуса от распятия его ученики, которые скрылись и вернулись в свои родные места, появились в Иерусалиме перед тем, кто был инициаторам его казни и ее свидетелем, и объявили: Иисус не умер. Он нам явился: он возвышен до Бога; он Христос (Мессия) и Владыка. Если Иисус считался отверженным людьми, то они свидетельствовали о его оправдании Богом. Если Иисус считался проклятым Богом, поскольку, по иудейскому закону, каждый повешенный проклят, то его ученики свидетельствовали, что он вознесен до Бога. В их свидетельстве есть фраза: он выступал среди людей за Бога и поручился за него; он выступает за людей пред Богом и ручается за них. Как посредник между Богом и человеком Иисус ручается за Бога, обращающегося к людям, и за людей, которые после этого поворачиваются к Богу.
Ни о ком из современников Иисуса, ни о ком из великих древнего мира до него и после него, в том числе и об Иоанне Крестителе, нигде не сказано: он воскрес из мертвых. Это сказано лишь об одном Иисусе, на котором при распятии лежало осуждение людей и проклятие Бога (Второзаконие, 21,23). Следовательно, засвидетельствованное апостолами явление его как восставшего из мертвых должно иметь основание в его жизни и не может быть случайным. Поэтому история Иисуса вплоть до его смерти через распятие и последующая Пасха не становятся просто прологом для благовествования о пасхальном событии, с которого, собственно, и начинается вообще христианская вера. В гораздо большей степени его история получает через Пасху свое божественное оправдание. Пасха подтверждает значение деятельности Христа для всех времен и людей, значение его послания, жизни и личности. Пасха служит не обоснованием его истории, а является ее следствием.
От имени учеников говорил Симон Петр, один из первых, кого Иисус призвал своим апостолом. Он был привязан к Иисусу, но неправильно понимал его; он последовал за ним во дворец первосвященника и отрекся от него. Петр прежде других увидел его живым и свидетельствовал о том с другими апостолами. На нем осуществилось таинство, окружающее вестника Царства. Все считают его камнем, на котором Иисус Христос хотел построить свою общину; она подобна живому Божьему дому на земле, где отвергнутый людьми камень ставится во главу угла, на котором держится все здание (Марк, 12,10). На нем исполнилось то, что должно исполниться на его учениках: «Блаженны нищие, ибо их есть царствие Божье». Благодаря этому таинству Иисус из Назарета стал личностью, оказавшей влияние на историю всего человечества, где он выступает посредником между Богом и человеком.
ГЕРХАРТ ЭЛЛЕРТ
МУХАММЕД
Пророк Аллаха
Хвала Аллаху, Господу миров…
веди нас по дороге прямой,
по дороге тех, которых ты облагодетельствовал, —
не тех, которые находятся под гневом,
и не заблудших!
Все сидевшие на ступенях святилища онемели, увидев, что к ним приближается спустившийся с холма Абу Софиан, Омаяд.
Богач Ибн Могира хотел как раз подробно объяснить, почему цена на финики из Накхлы слишком высока и поэтому в Сирии их никто не сможет продать с выгодой, однако больше его не слушали. Даже двое споривших из рода (племени) Фихр, которые, забыв о святости Каабы, оскорбляли друг друга грязными ругательствами, замолчали и безмолвно повернулись друг к другу спинами. Только тощий Лахаб наклонился, шепча тихо на ухо своему соседу: «Погляди-ка на халат Абу Софиана! Сколько бы он мог стоить?»
Абу Софиан остановился у подножия холма; казалось, что взглядом он проверяет, все ли знатные семьи корейшитов Мекки представлены на собрании, будто раздумывал, не должен ли он, не пересекая площадки, свернуть в один из узких переулков. Мужчины на ступенях Кааба задержали дыхание; когда же Омаяд подошел ближе к ним, по рядам прокатился заметный вздох облегчения.
Они поспешно отодвинулись в сторону, чтобы освободить для него место в тени святилища. Солнце находилось еще высоко на небе, ужасная жара стояла в Мекке. Долго не было дождя; лишь священный колодец скудно давал воду. «А вот и ты! — воскликнул громко Ибн Могира. — Мы тебя ждали!» Абу Софиан кивнул. Своим дорогим халатом из индийского шелка он смахнул пыль и песок со ступенек прежде чем сел. Его лицо было коричневатым и худым, как у бедуинов, спустившихся с нагорья Недшда, а глаза — большими и навыкате, как у торговцев ладаном южнее Йемена, и при этом умными, как у византийца.
Абу Софиан вытащил тощей коричневой рукой дощечку и грифель из складок своего халата, не сведущие в письме Таим и Омар из рода эль’Ади смотрели на него недоверчиво:
— Вы уже объяснились, я думаю. Итак, я могу начать записывать, сколько каждый из вас хочет внести в зимний караван.
Пятьдесят человек подняли руки и пятьдесят человек воскликнули:
— Сначала ты, Абу Софиан! Сначала ты сам!
Для Омаяда это не новость. Каждый раз, когда снаряжался караван, трусливый сброд ждал, какую долю своего состояния он сам отважится вложить в предприятие. Лишь после этого решались все остальные.
Он хотел уже было дать ответ, как стоящий в задних рядах Баноу Азада спросил: «А принес ли каждый, кто хочет принять участие в зимнем караване, свою жертву?»