Ибн Могира согласен. Заботливо расправляет он покрывало от солнца по плечам и шее и машет, чтобы привели его лошадь.
В этот миг раздается крик, подхваченный многими одновременно. Негр, только что хотевший швырнуть камень, испугался, и выпущенный им из рук камень с шумом падает вниз. У черной каменной колонны, прислонившись к ней спиной, стоит человек!
На нем светлый тюрбан и зеленый бурнус. Лицо бледное, плечи опущены, как будто несут груз…
Абу Софиан прищуривает глаза, чтобы четче видеть. «Мухаммед — думает он. — Кто еще это может быть, как не этот фанатик?»
Сзади из зарослей дрока кричат несколько одиноких голосов: там еще не заметили фигуру у скалы: «Эй, сатана! Эй, сатана!»
— Эй, сатана! — Крик исходит от мужчины, стоящего у скалы, и, кажется, что камень вдруг обрел голос. — Вы забиваете камнями сатану! Однако знаете ли вы, что делаете? Не с этой скалой должны вы бороться, не на нее должны обрушивать свои проклятия! На сатану в ваших собственных душах направьте свою ненависть!
Теперь все узнают в говорящем Мухаммеда. Они знают его, перед Каабой и у священного колодца в Мекке обращался он к чужеземным паломникам и из-за праздника ему не смог никто воспрепятствовать. Они тогда лишь высмеяли Мухаммеда и его соратников.
«У вас больше не осталось доверия к вашим богам? — издевались паломники из Накхлы. — Вы должны избрать себе нового пророка, чтобы совершать паломничество в Мекку?»
Теперь, разумеется, никто не смеется, и даже у самых злостных зубоскалов пробежал мороз по коже. Абу Софиан вонзает зубы в нижнюю губу и с силой затягивает петлю поводьев на локте, пока боль не становится нестерпимой. «Мы должны были бы побить его камнями», — думает он.
— Если вы проклинаете сатану, — продолжает Мухаммед, — как получается тогда, что ваш Бог не хочет прислушаться? — Его громкий голос разносится по долине. — Как получается, что вы меня, который прославляет слово Божье, презрели? Все, что вы делаете, — ложь! Есть у вас мужество показать себя такими, какие вы есть в действительности! Есть ли у вас мужество поступать так, как хотите! Не сатану хотите побить вы камнями, на посланника Божьего направлена ваша ненависть! Я здесь, корей-шиты! Я здесь, народ Ятриба, Накхлы, Джидды, Танфа! Берите камни! Бросайте их! Швыряйте их! Здесь стою Я!
— Глупец… — ворчит Абу Софиан сквозь зубы, это звучит не презрительно, а гневно.
Ибн Могира со своей стороны взволнованно дышит.
— Мужества у него не отнять, — говорит он, неохотно признавая это.
«Если сейчас кому-нибудь в голову придет мысль бросить камень, — размышляет Абу Софиан, тогда за ним пустилось бы все стадо, и все подумали бы, что этим служат богам… Его жизнь висит на волоске. Один-единственный должен прокричать: «Сатана!» и взять в руку камень…»
Мысль, что он мог бы сделать это сам, не пришла Омаяду в голову. Он не палач, в здравом разуме он не станет убивать беззащитного. Это должен сделать кто-то другой, тот, у кого кровь стучит в висках, который действительно видел бы в человеке у скалы сатану — он должен первым бросить камень.
Нет. Здесь нет никого, кто мог бы это сделать. Народ стоит так тихо, что всем слышно, как наверху опрокидывается чаша водоноса…
— Видишь, посланник божий, — крикнул Абу Софиан издевательски, — мы лучше, чем ты думаешь. Мы не желаем тебе смерти.
Крик замер, не найдя отзвуков. Гневно хватается Омаяд за гриву своей лошади и впрыгивает в седло: «Настало время возвращаться домой», — говорит он, обернувшись к тем, кто стоял рядом с ним.
На скале под порослью дрока, дающего скудную тень, сидят слепой Барака, Омар Бен’Ади и иудей из Чай-бара.
— Не правда ли, — спрашивает Барака, — что в священной книге иудеев пророк предсказывает, что для всех людей должно быть открыто небо? Если бы вы не верили в Христа, то вы бы думали, что это мог быть он?
— Кто же еще, как не он? — восклицает с восторгом молодой Омар.
Иудей прикрывает глаза и ничего не отвечает. Про себя он подумал: «Как придет арабский народ к пророку? Он был предсказан нам, а не диким сынам хагаров!» Однако вслух ничего не сказал.
«Если хотя бы один поднимет руку и швырнет камень, тогда за ним это сделают и другие, и он погиб…», — Абу Софиан думал об этом; и Мухаммед также знал это. Знал в тот момент, когда волна воодушевления его уже не несла, когда он сам пришел в сознание, чувствуя, что всего лишь человек, маленькая часть божественной силы…
Мухаммед видит, как паломники собираются толпой, слышит их возбужденные разговоры и крики, не понимая ни слова. Он уже чувствует, как камни бьются о его тело… «Терпи судьбу посланника Божьего, — говорит он сам себе. — Христа они распяли, тебя побьют камнями…»
Бежать он не мог, не имел на это права. Они не должны над ним смеяться…
Вот один поднимает руку. Мухаммед уставился на него. Люди, песок и скалы расплывались у него перед глазами разноцветными кругами… Не закрывают ли собой летящие в него камни солнце? Не бросает ли само солнце рукой Всемогущего красный огненный шар в него? Земля задрожала у Мухаммеда под ногами, он ухватился руками за черную колонну сатаны, однако ладони соскользнули и он опустился на землю.
Когда же пришел в себя, то увидел возле себя лицо, обрамленное седой бородой, беззубый рот доброжелательно улыбался ему, изо рта пахло луком.
— У тебя есть мужество, пророк, — произнес скрипучий голос.
И тут же Мухаммед слышит, что эти слова произносятся не на меккском диалекте. Глубоко вздохнув, наслаждается он возвращением к жизни. «Мужество? спрашивает он себя. — Я мужествен? Что есть мужество? Меньше обращать внимания на жизнь, чем на что-то другое, не зависящее от нас — это называют мужеством. Однако если мы это другое признаем более великим и более значительным, чем наше существование, действие, само собой разумеется, не будет больше преодолением, чтобы этому можно было пожертвовать жизнь. Итак, не в мужестве заслуга, а в познании. Иногда помогают мужество и познание, если обессилет тело и больше не сможет подчиняться приказам души».
— Они вдруг перестали видеть тебя, — ухмыляется старик, — и думали, что сатана сделал тебя невидимым. Но я не верю в сатану. Я был прав: здесь лежишь ты. От солнца у тебя закружилась голова, так?
— Кто ты все-таки? — спрашивает Мухаммед.
— Меня зовут Аюб, и родом я из Ятриба, — ответил седобородый. — В Ятрибе многие верят тебе и твоему Богу. На базарах мы слышали рассказы о тебе, и беглые рабы, пришедшие из Мекки, многое поведали нам. Возможно, что-то даже и неправда. Ты должен сам поговорить с нами, Мухаммед, чтоб мы знали, во что нам верить.
— Почему вы не пришли ко мне в Мекке?
— Потому что мы не хотим, чтоб нас высмеяли твои соотечественники! — сказал гневно старик. — Слушай, пророк! Если правда, что ты разносишь слово Божье, тогда приходи сегодня ночью к камню сатаны! Мы будем тебя ждать!
Это звучит почти как приказ. И не приказ ли это? Приказ самого Бога? Здесь люди, готовые поверить, — рядом с ними твое место.
— Возможно… — говорит Мухаммед с сомнением и испытывает необъяснимый страх, как будто он стоит перед трудным решением. — Возможно, я приду…
Ночь тиха, в палатках угомонились. Издалека доносятся вой шакала и слабое пение песка в пустыне, движимого ветром.
Под камнем сатаны горит маленький костерок, заботливо огороженный высокими камнями, и бережно поддерживается огонь. Его свет не достигает палаток, а если бы и достиг, то никто не отважился бы пойти к нему, думая, что это сам сатана.