Вступление Омм Сальмы в хозяйство Мухаммеда прошло без осложнений. Хафиза, дочь Омара, решила не уступать ни одного из своих прав, а Аиша между тем убедилась, что ей будет постоянно удаваться хитростью получить от пророка больше, чем то, что полагается по праву. Также и Омм Сальма не находила причин для враждебного отношения. Она без разговоров уступала день или ночь, которых сама заслуживала по законам гарема другой из жен. Возможно, Омм Сальма ценила любовь Мухаммеда меньше, чем тихий покой ночи, — Аиша, по меньшей мере, думала так и при помощи осторожных, хорошо рассчитанных слов убеждала в этом и Мухаммеда.
Солнце пекло во всю, приближался полдень. Пророк лежал на одеяле в узкой полоске тени, которую давала на лужайку стена мечети, и задумчиво вертел в руках деревянную колотушку. Из трех открытых дверей его гарема шел запах пищи, а из средней двери иногда высовывалась маленькая фигурка Аиши. Она подсматривала за ним и делала ему украдкой знаки, которые он наверняка замечал, но о значении которых не задумывался — слишком серьезными вещами он был занят. Он даже еще не знал, с какой женой сегодня разделит послеобеденную трапезу.
Недобрые вести пришли в Медину, самые нехорошие, какие только могли быть. Следовало ожидать, что Абу Софиан и корейшиты Мекки не удовлетворятся победой у горы Оход. День под Бедром отмщен; шансы снова стали равны — еще не было решено, кто выиграет.
Еще на поле битвы оба противника поняли, что в будущем году они снова выступят друг против друга, чтобы вновь помериться силами, и местом этой военной встречи выбрали базар Бедра. Этой битвой были захвачены, к ней готовились.
Но Омаяд придумал кое-что другое, чтобы полностью уничтожить верующих в Аллаха.
Этот сын дьявола — да развеет Аллах его богатство, да отнимет Аллах у слов его силу убеждения! — этот сын дьявола привлек на свою сторону все близлежащие города. Народу Таифы он сказал: «Кто же будет покупать ваш виноград, если Мекка потерпит поражение?»; народу Окадха: «Кто же будет посещать ваши базары?», а народу Накхлы: «В будущем вам придется самим есть финики! Мекка нужна вам. Оазис Ятриба, который хочет взять первенство в Хедшасе, не нуждается в ваших фруктах!» Затем этот проклятый Омаяд поехал к людям пустыни и сказал: «Что вам больше всего по душе? Свобода! А именно ее хочет отобрать Мухаммед! Вы больше не станете бороздить моря пустыни, вы должны будете переехать в деревни и стать крестьянами! Вы откажетесь от вина и игры мейзар! Возможно, он запретит вам и женщин! Вы не должны будете больше думать то, что хотите — по его приказу вы должны становиться на колени и провозглашать, что Манат и Гобал просто бессильные идолы и что эль Озза не слышит молитвы. Будете вы это терпеть, люди пустыни?» А после этого не поехал ли он еще к народу рукописи — к иудеям, не собиравшимся верить в пророка, разве не было, что как знак он приказал, чтоб с неба низвергся огонь?
Никогда еще не случалось такого в Хедшасе, чтобы союзничали арабы городов, бедуины пустынь и иудеи — Абу Софиан совершил это!
«Эй Аллах! Если ты не защитишь город пророка — как тогда может выстоять твое учение?»
Солнце поднялось до высшей точки. Негр Билал почтительно расхаживает по двору с обнаженным мечом и прислоняется как хранитель веры спиной к маленькому деревянному балкончику, сделанном на углу дома для Мухаммеда. Из города идут первые верующие, подходят к колодцу и начинают предписанные умывания.
Мухаммед вертит в руках колотушку, прислушивается к громкому скрежету. Неужели он должен, как и христиане, созывать на молитву верующих такой колотушкой? Или он должен по городу и полям провозглашать это ударами в барабан? Аллах же говорит: «Благороднее вы, люди, чем звон металла, звонче, чем тон дерева — голос, который заложил я в ваши гортани! Я дал его вам, чтобы вы меня им прославляли, — и дал вам его, чтобы вы наставили своих братьев на путь истинный! Смотри, вот знак! Потому что я всемогущий Бог и должен был бы сделать вас немыми как рыбы!»
— Билал!
Негр, положивший меч на плечи, прислонившись к теплому от солнца дереву, смотрел пред собой сонными глазами и ждал верующих, встрепенулся.
— Господин?
— Подымайся на балкончик! Зови верующих, что там собрались к молитве!
— Что я должен кричать?
— Подымайся на балкон! Кричи: «Бог велик!»
Негр опускает свой меч, взбирается по ступеням. Балкон расположен настолько высоко, что негр когда взобрался на него, смог увидеть то, что скрывается за стенами мечети, и весь оазис. Он видит дома, тесно сбившиеся у рыночной площади, дворцы иудейских предместий и много домов разделенных пальмовыми садами. Между низкими глиняными стенами садов спешили отовсюду верующие к мечети.
— Зови их! — требует Мухаммед еще раз нетерпеливо. Обеими черными руками упирается негр в парапет балкона, поднимает голову и глубоко набирает в легкие воздух. Его голос достаточно громкий: его будет слышно до рыночной площади, в садах богатого Убайи, лежащих по ту сторону…
«Аллах акбар — Бог велик! — протяжно, громко и меланхолично разносится голос негра по жаркому летнему полдню. Верующие на улицах поднимают головы и прислушиваются. — Нет Бога, кроме самого Бога и Мухаммед его пророк! Аллах акбар…»
Никто не мог дать совета.
Мухаммед собирался поговорить после обеденной молитвы об опасности, которая им угрожала, и думал призвать их быть такими же сильными, как и у Бедра, и также храбро защищать веру, как и все долгие годы до этого. Но, так как откровение не подкрепило его, он не нашел для этого мужества. Сила, которой они должны противостоять, была слишком большой, чтобы простое человеческое слово смогло призвать выступить против нее. Сам Бог должен был говорить. Но Бога нельзя принудить, и молитвы его не призывают, он открывается, когда хочет, и остается в укрытии, когда ему угодно, так как он высшая мудрость. А если человек сомневается в нем, то и сомнение это уже предрешено и ведет к цели, которую знает только Аллах.
Пророк отпустил верующих, но оставил у себя Абу Бекра и Омара. Даже беспокойная душа Таима не знала выхода, а Омар был мрачнее и молчаливее, чем обычно.
«Красное море! — сказал он наконец. — Эфиопия! Первых беглецов из Мекки приняли хорошо. Возможно, и с нами обойдутся также».
Мухаммед покачал головой. К тому времени он достаточно изучил управление государством. Он знал, что один властелин хорошо примет, пожалуй, нескольких беглецов, но ни одному правителю точно не понравится, если в его область в поисках помощи направит свои стопы целое племя. А теперь мусульман стало намного больше…
К тому же неужели не должно, наконец, закончиться время испытаний? Бог знал о том, что человек слаб; он знал, что его нельзя бесконечно обрекать на тяготы, если не хочешь, чтобы пошатнулась его вера. Разве не пришло время наградить его?
Все же пророку был дан совет, в котором он нуждался, еще вечером того же дня, и не архангел Гавриил провозгласил его, а уста раба.
Мухаммед навестил свою дочь Фатиму. Ей исполнилось двадцать лет, прежде чем для нее нашелся хоть один жених, но это был не тот человек, при виде которого ее сердце начинало биться быстрее: Али, племянник пророка, женился на ней.
Все же она этому обрадовалась, потому что в доме Мухаммеда стало слишком тесно, и дочь пророка не собиралась выносить любое настроение Аиши.
Фатима сидела за ручной мельницей, когда к ней вошел пророк. Она выглядела больной и бледной, не оторвалась от своей работы и приветствовала его молча.
— Я не видел тебя ни на обеденной, ни на вечерней молитве, — сказал Мухаммед. — Я подумал, что ты больна. Где Али?
Тон этого вопроса выдавал, что привела его сюда не потребность поговорить с Али. Молодой мужчина не считался умным, но был храбрым, это делало ему честь.
— Где Али, я не знаю, — ответила Фатима раздраженно. — Возможно, он лежит где-нибудь в траве и спит. Может быть, в виде исключения работает и принесет мне ночью пригоршню фиников домой.