Аиша точно знала это: для колдовства ей нужны волосы соперницы, красный как кровь жизни шелк и веревка из пальмовой ветви, чтобы разрезать нить жизни. Теперь все зависело от того, чтобы правильно завязать узел.
Аиша пыталась сделать это несколько раз дрожащими руками, но не получалось. Снова и снова красная шелковая нить легко и просто вытаскивалась из узла. Но в конце концов это все-таки удалось, теперь она сидела прочно. Женский волос, скрученный в тонкий шнур, был оплетен вокруг шелка, а пальмовая веревка привязана к нему как веревка на шее повешенного. Если потянуть за красную нить, то узел станет еще крепче. Колдовство было почти закончено. Осталось одно: по дыханию ее уст должен был порхать узел, так же, как Бог вдохнул жизнь в глиняную форму человека, нужно было вдохнуть злую силу в колдовской узел, силу уничтожения.
Аиша поднесла узел к лицу. Но затем она все же начала колебаться. Она думала о суре Корана, которую записала и прочитала ей Хафиза:
Неподвижно стояла Аиша на коленях в своем углу и раздумывала. На ее тонком хрупком детском лице — слишком рано разбуженном и созревшем — появилась злая и жестокая складка у губ, которая все больше и больше углублялась, чем дольше она думала.
Нет, это была не просто ревность. Приступ ревности, которая обрушилась на нее как болезнь, когда Мухаммед взял в свой дом Хафизу, когда Омм Сальма и Рихана стали претендовать на часть ее ночей, не повторился. И даже теперь, когда пророк захотел жениться на прекрасной Зейнаб, чья кожа была бела, как у гречанок в Византии, Аиша осталась равнодушной. В конце концов она примирилась бы и с рабыней Марией Все, все вынесла бы она, если б только Мария не родила сына.
Аиша смотрела на красную нить, колеблющуюся медленно в дыхании ее уст.
Разве недостаточно, что Фатима родила двух сыновей, которые могли распространить свое потомство по всей земле, если так приказал и пожелал Бог? Два внука пророка! Зачем же потребовался еще и сын? Уже давно в женских покоях примирились с тем, что пророку больше не будет даровано детей. И что теперь? Не Хафиза с широкими бедрами, не ласковая Омм Сальма, не она, Аиша, юная, пылкая, любимейшая из его жен — нет, ни одна из всех! — но чужеземка, рабыня — она получила право родить ребенка! И пророк склонялся над колыбелью, сравнивал себя с Авраамом, которому в его возрасте тоже был подарен сын, и называл ребенка Ибрагим Бей Мухаммед…
Бог был несправедлив! Бог не обратил внимания на жен и предпочел рабыню. Что может быть естественнее, чем то, что теперь и Мухаммед предпочтет рабыню? Пока кровь течет в жилах, нужно было восстать против этого! Это нужно! Красная нить стала двигаться быстрее, дыхание Аиши участилось.
«Отрезана должна быть ты от источника жизни, немедленно должна ты угаснуть, погибнуть и развеяться. Как узел из пальмовой веревки обвивает твой волос, так обовьют тебя мои заклинания. Колдовской узел! Мое дыхание дует на тебя, мое желание оживляет тебя, моя воля дает тебе продолжительность!»
Аиша шептала заклинание тихо, быстро, преисполнившись ненависти, и все же охваченная страхом. В этот момент она почти желала, чтобы допустила в этом ошибку, чтоб колдовство не подействовало. Она хотела этого не из сострадания к рабыне, а из-за того, что боялась за себя, она перешагнула черту, проведенную Богом для людей.
Но проклятие сказано, узел плотно охватывает нить, ее пальцы больше не в состоянии разорвать его. Поспешно она откидывает назад ковер, накрывающий пол, разгребает песок и там скрывает колдовской узел.
Потом она вскакивает и отдергивает занавес в сторону так, что ясный солнечный свет наполняет помещение. Ослепленная, Аиша закрывает глаза. Когда она снова их открывает и глядит во двор, то видит Марию, сидящую у колодца и держащую у груди ребенка.
Вскоре после этого маленький Ибрагим заболел. Собственно говоря, это нельзя было назвать болезнью, он не кричал, и казалось, что не страдает от какой-нибудь боли. Но он больше не рос и слабел день ото дня. Пророк видел это — так как и сама Мария выглядела болезненно, то он распорядился, чтобы для ребенка нашли кормилицу. Мухаммеду этот выход казался само собой разумеющимся, он и сам был выращен кормилицей, как и многие дети корейшитов. Горячий климат Мекки был опасен в первые месяцы жизни, поэтому все корейшиты, по мере возможности, отправляли своих детей в более прохладный и чистый воздух гор Таифы.
В других случаях податливая, в этом Мария воспротивилась предложению. «Если ты возьмешь для ребенка кормилицу, то я его убью! — сказала она. — И мне все равно, что после этого со мной случится!»
Пророк покачал головой, потому что не понимал этого упрямства. Все же он устал раздумывать о настроении своих жен.
«Поступай как хочешь, — сказал он печально, — но ребенок умрет…»
Днями сидела Мария у колодца, качала своего ребенка и пела тихие печальные песни, услышанные ею однажды на берегу Нила. Она хорошо знала, что ее ребенок умрет — и знала еще лучше, почему не хотела доверять его никакой няне. Ребенок не должен быть вскормлен и спасен мусульманкой; это был ребенок христианской матери — он должен найти пристанище на небе христиан.
Под рубашку малышу она привязала крестик, подаренный ей монахом в монастыре святого Макария, это должно, если Бог смилостивится, проводить ребенка на христианские небеса.
Иногда мимо проходила Фатима и проносила с собой двух своих сыновей, казавшихся дикими, громкими и здоровыми. Материнство не сделало дочь пророка ни красивее, ни радостнее, повсюду она ходила с печальным лицом, будто в ее душе постоянно было предчувствие плохого.
Маленькая Аиша шмыгала по двору как кошка. Случалось так, что ее мучила злая совесть; но потом она высмеивала колдовской узел как простое суеверие.
«Скажи мне, Мария, — сказала она вдруг, — могу ли я чем-нибудь помочь тебе!»
Рабыня удивленно подняла на нее большие темные глаза. Она не привыкла к такой дружелюбности со стороны любимой жены пророка. Аиша стояла перед ней в красной атласной кофточке, ее ноги были украшены кольцами, она покачивала бедрами и невнятно напевала, смеясь, песенку; она снова почти забыла свою злую совесть. Чтобы она ни делала — было это плохим или хорошим, — она делала это играя. Возможно, в судный день Бог посмотрит на нее и скажет: «Тебя я не сужу! Иди и стань на сторону, где стоят дети и несовершеннолетние, которые не должны отвечать за свои поступки!»
«Помочь? — спросила Мария, — Ты, конечно, могла бы! Попроси за меня Мухаммеда, чтобы он позволил мне вернуться домой в Египет!»
Аиша обещала сделать это и честно сдержала свое обещание, потому что она сама не желала ничего больше, чем то, чтобы Мария покинула дом Мухаммеда. Но даже если Мухаммед и отпустил бы от себя женщину, он не сделает этого из-за ребенка.
Все-таки не помогло и то что приехал с юга мудрый врачеватель и попытался излечить мать и ребенка травами и заклинаниями. Не помогло также, что Аиша в приступе раскаяния разыскала и сожгла колдовской узел. Мария становилась все болезненнее и слабее с каждым днем.
Однажды утром она исчезла со своим ребенком. Ее долго искали и нашли, наконец, далеко от города Медины, на краю пути, ведущего к Красному морю. Мария и маленький Ибрагим были мертвы, и все, кто видел их, удивлялись, как она, слабая и больная, смогла дойти с ребенком на руках так далеко. Из всех, кто скорбил о ней, громче всего и неутешнее плакала маленькая Аиша. В этот вечер произошло затмение луны, и многие подумали, что это знак скорби небес, потому что умер сын пророка.
Но Мухаммед знал, что небеса не заботятся о счастье смертного; счастье — это земное слово. Всемогущий не знает его, на его место он ставит ислам, это покорность. Пророк часто вспоминал Марию, и иногда он сравнивал ее с ласточкой — райской птицей, которая только короткую зиму проводит на земле и которой запрещено вить гнездо.