Поскольку повода шутить не было. Абсолютно никакого.
Часть вторая
«СПОКОЙНОЙ НОЧИ, МОЖЕТ БЫТЬ, ЕЩЕ ПРОСНЕШЬСЯ»
«Мелкая изморось сменилась легким дождиком…»
Дорога заканчивалась совсем как девичество — неожиданно и необратимо: она вбегала на мост, шла как ни в чем не бывало до первого пролета и… попросту исчезала. Второй пролет моста торчал из воды метрах в двадцати от берега, ощетинившись толстыми металлическими прутьями. Если бы я каким-то чудом спрыгнул туда, например, с вертолета, то наверняка напоролся бы на железяку. Вот только зачем мне было туда прыгать? Я поставил машину на ручной тормоз и вышел под дождь. Моросило уже четыре часа, что меня, с одной стороны, радовало, а с другой — беспокоило: я не люблю дождь, а в особенности такой вот затяжной, унылый и мелкий. Кроме того, он закрывал вид на горы, так что я не мог видеть, во что ввязываюсь и чего ради покинул уютный и сухой Нью-Йорк.
Подойдя к первому ограждению, я толкнул его ногой. Оно загрохотало, нарушив насыщенную влагой тишину. Вынув руки из карманов, я поднял воротник и отодвинул ограждение в сторону, так же поступил и со вторым. На растянутую, словно третье ограждение, проволоку я вообще не обратил внимания. Вернувшись к тихо шумевшему двухсотсильным двигателем БМВ, я сел за руль, не сумев удержаться от того, чтобы не бросить взгляд на прикуриватель, но всё же заставил себя думать над дальнейшими действиями, а не над положительными и отрицательными сторонами прощания с дурной привычкой. Из динамиков доносился очередной шлягер группы «Догз энд Боунз», а я занялся отпечатками пальцев. Я точно помнил, до чего дотрагивался, но, несмотря на это, дважды протер всю внутренность салона, заполнив его запахом «свежей кожи» из аэрозоля. Затем я медленно проехал вперед, остановившись лишь после того, как капот разорвал проволоку, проверил, насколько далеко от края находятся передние колеса, и вышел из машины. Поместив между педалью газа и краем сиденья дощечку с привязанной к ней веревкой, я дернул за нее. Дощечка выпала, двигатель снова мягко, но энергично заурчал; я послал последний чувственный взгляд прикуривателю, надел перчатки, протер ими клавиши плеера, рычаг скоростей, кожу сиденья. Еще раз нажав на газ с помощью дощечки, я проверил, надежно ли держится веревка. Ждать больше было нечего, но я еще раз внимательно огляделся по сторонам. Из динамиков доносилась романтически-металлическая баллада.
— Не злись, старик, — сказал я Джассарею, заканчивавшему одну из своих божественных песен. — Я сразу же куплю комплект твоих дисков…
Присев возле машины, я резко ударил по рычагу и отскочил; коробка передач рявкнула от столь хамского обращения, но передала усилие на колеса. БМВ с номером С850 SGI промчался мимо меня, слегка свернув в сторону, но практически не отклонившись от предназначенного ему мной пути к первому, и наверняка последнему, полету в воду. Я крепко схватился за веревку, дощечка выпала, как и предполагалось, двигатель тотчас же стих, но машину спасти уже не мог. Автомобиль исчез из виду, а я даже не стал тратить время на то, чтобы посмотреть, как в мутной Айриш-Ривер тонут полмиллиона долларов. Может быть, потому, что не моих?
Смотав веревку, я отложил ее в сторону и несколькими горстями песка присыпал черные следы стертых шин. Забрав веревку, я вернулся на шоссе и поставил на место ограждения. Отвязав дощечку, использовавшуюся для блокировки педали, я швырнул ее в кучу строительного мусора, веревку — в воду, ополоснул руки в луже. Больше мне ничего не оставалось, кроме как возвращаться под дождем в Редлиф-Хилл. Восемь километров. Я зашагал по дороге, подсчитывая, сколько воды может впитать одежда такого индивидуума, как я, — сто восемьдесят шесть сантиметров, восемьдесят килограммов, короткие волосы. Усы. Усы, кажется, не намокают?
Мелкая изморось сменилась легким дождиком; судя по подсчетам, которые я делал на ходу, получалось, что каждые десять шагов на меня выливается около стакана воды. Сто шагов — десять стаканов, чуть меньше трех литров. Полкилометра — вот уже и ведро. Нет, наверное, не так — ведро воды весит двенадцать кило, через километр на мне был бы панцирь из двадцати, я бы это непременно почувствовал, черт побери. Наверняка избыток вытекает, подумал я. Я посмотрел вниз — в ботинках действительно хлюпало, но из них должна была бы хлестать вода, разве что я ошибся в подсчетах? Если бы еще забыть о сигаретах… О боже, как же мне сразу захотелось курить, когда я подумал о том, что не должен думать о том, как мне хочется курить. Попробую еще раз посчитать, может быть, пройдет. Дождь будет пытаться сбить меня с толку, то усиливаясь, то ослабевая, но полностью это ему никогда не удастся. Задача: на идущего под дождем человека падает каждую секунду «х» воды. Впитывающая поверхность этого человека составляет «у». Через какое время у него возникнет желание силы «z», чтобы помчаться кратчайшим путем к старой дороге, поймать машину и смыться из предместий Редлиф-Хилл, из этого проклятого промокшего штата и, может быть, самой этой благословенной страны?..
О, первые дома. Ура, буль-буль, хлюп-хлюп! Я восстановил в памяти план города: так, сворачиваем с главной, начинающейся здесь, Горизонт-авеню, попадаем на Брукс-авеню, две улицы, и небольшая гостиница. Там мы бросим якорь, послав кого-нибудь за сухой пижамой, двумя гектарами полотенец и — йо-хо-хо — бутылкой рома!..
Подтянув потяжелевшие, спадающие брюки, я двинулся дальше, словно участник провинциального состязания по бегу в мешках. Преодолев так полкилометра совершенно пустой улицы, я свернул на Брукс-авеню и, чувствуя прилив сил и надежды, побежал по скользкому тротуару вдоль ряда припаркованных автомобилей, с укоризной в ветровых стеклах ожидавших своих владельцев. Я как раз миновал заднюю часть выкрашенного в ярко-красный цвет фургона, не отрывая взгляда от маячившей впереди неоновой вывески, как вдруг его задние двери резко распахнулись. Я поскользнулся на мокром асфальте, инстинктивно пытаясь выставить руки, ударился виском о железо и завертелся вокруг собственной оси. Мне показалось, что сквозь грохот обрушившегося на меня неба я слышу чей-то крик, стукнулся затылком о кузов и успел подумать: «Это еще не всё!» Исключительно ценная мысль, поскольку и в самом деле в завершение я треснулся черепом об асфальт. В пронзительном блеске замаячило темное пятно, затем и оно посветлело и стало ярче солнца, а потом всё вокруг почернело, и реальность разорвала со мной все отношения.
Что-то обожгло лицо, стало больно. Я сделал всё, что мог, чтобы пересилить боль, то есть — застонал. Беззвучно. Нужно собрать все силы… Все — что? Где их взять?
Жжение сменилось холодом, в первое мгновение неприятным, но сразу же принесшим облегчение. Я благодарно вздохнул. Сквозь окно пробился свет, откуда-то возникло светлое пятно и нависло надо мной. Я понял, что лежу, а это пятно — лицо, причем, скорее всего, не мое. Я также понял, что это вовсе не открыли окно, это я открыл глаза. Мозг вздрогнул, заскрежетал и заработал.
Я начал мыслить. И слышать:
— …койно. Вы меня слышите? Пожалуйста, не двигайтесь. Сейчас вам будет лучше…
Голос становился то громче, то тише, словно говоривший раскачивался на большом кресле-качалке, но его лицо висело надо мной на одном и том же расстоянии. Нарушения слуха, констатировал я и несколько раз моргнул. Со стороны левой руки — я неожиданно почувствовал ее где-то рядом с собой и даже вспомнил, что она всегда там была, — разошлась теплая волна, что-то пробилось сквозь легкие, я закашлялся. Почувствовав прилив сил, я вдохнул полной грудью.
— Я жив…
— Конечно, вам ничто не угрожает, — сказало приятно улыбающееся, симпатичное мужское лицо. Я попытался сосредоточить на нем взгляд. Врач понял, что у меня проблемы с фокусировкой зрения, и слегка отодвинулся. Я увидел его более отчетливо и сообразил, что это лицо мне знакомо, что я видел его, и даже не один раз. Он улыбнулся, и до меня дошло, что он удивительно похож на Джоша Да Сильву из сериала «Бай-бай, Дороти». Я попытался об этом сказать, но он меня опередил: — Полежите еще немного, а потом, если вы захотите, сможете сесть.