В качестве пункта первого я вспомнил, что уже две недели не курю и что это очень больно; сразу же засосало где-то во внутренностях, словно от жуткого голода, которого не могут удовлетворить перец, сахар, карри, мята, орехи, батоны, пиво, лакрица, травы доктоpa Пратакаера, сосновый экстракт, желе из водорослей, чили, сухая колбаса, морская капуста, речной окунь, сахарная вата, шоколад, жевательная резинка и так далее, и так далее… Лишь нездоровый, смолистый, вонючий, клейкий, коричневый, канцерогенный никотин. Я пососал собственные щеки, они оказались не слишком вкусными, да и не могли быть — в конце концов, я сосал их уже несколько десятков лет.
Чтобы подавить приступ сочувствия к самому себе, я встал и подошел к окну. Залитый ливнем асфальт, ряды автомобилей — мимо проехал какой-то «комбо», забрызгав собственный зад и бока припаркованных машин; посмотрев на небо, я подумал, что в такую погоду хорошо может быть только лягушкам. В комнате сразу сделалось холоднее, я потер руки, но это ничего не дало, ходить же в одеяле не относилось к числу моих любимых занятий, так что оставался лишь горячий душ, и именно это я и выбрал. Где-то на середине мытья, когда, поливая спину кипятком, я одновременно чистил зубы одной из приготовленных на этот случай щеток, у меня вдруг закружилась голова, и, чтобы не рухнуть лицом вниз, пришлось резко сменить температуру воды и сесть на дно ванны.
— Плохи твои дела, приятель, — сказал я вслух. Изо рта на подбородок и грудь потекла белая пена. Что-то случилось с глазами, потом зрение пришло в норму. Отфыркиваясь, я подставил лицо под струи воды и прополоскал рот. Недомогание прошло, я снова чувствовал себя собой, однако на всякий случай еще немного посидел в ванне.
Завершив мытье ледяным душем, я завернулся в два полотенца и побежал в комнату. Стуча зубами, надел халат, пригладил волосы и направился к двери.
Дверь открылась передо мной сама, на пороге стояла взъерошенная рыжая хозяйка. Увидев меня, она пошевелила губами, шире открыла глаза… Глаза были красивые, у меня у самого такие, так что я мог оценить вполне объективно. Я остановился.
— Если я вас напугал… — я воспользовался одной из своих обворожительных улыбок, — то всегда можно сказать, что это было не так-то легко!
Поднявшиеся было брови вернулись на место, словно испуганные неожиданным шумом лежавшие на удобных подушках кошки, на губах появилась ответная улыбка. Насколько эта улыбка была искренней, я понять пока что не мог.
— Я и в самом деле испугалась, еще как. Я на цыпочках подкрадывалась, чтобы… — Она вытянула руку, на которой висели какие-то предметы гардероба. — Ваша одежда выглядит не лучшим образом…
Я взял у нее джинсы и пушистый шерстяной свитер; зашелестели пакеты, в которые были упакованы рубашка, белье и носки. Ее рука, которой я случайно коснулся, оказалась холодной.
— Спасибо.
Прежде чем я успел сказать что-то еще, она сообщила, что завтрак ждет меня внизу, его можно также принести наверх, а едва я произнес, что не намерен провести весь день в постели, хозяйка повернулась и проворно сбежала по лестнице. От свитера пахло магазином, но он явно был куплен не сегодня, джинсы уже по крайней мере раз стирались, рубашка и белье — в магазинной упаковке. В итоге я оказался одетым в серо-сине-голубых тонах, но — черт побери, откуда она об этом знала? — примерно так, как одеваюсь я сам. Даже джинсы были моей любимой модели 501. А ведь во время столкновения с ее фургоном на мне были фланелевые брюки, которые, промокнув, могли навести на мысль о любых возможных моделях и цветах мира.
Гм?
Испытав во время одевания еще один приступ боли, я понял, что мне не следует слишком долго держать голову наклоненной вперед, так что всё остальное время я комично задирал ее вверх. Под конец я обнаружил, что никто не подумал об обуви — моих ботинок не было. Впрочем, я тут же представил, как они выглядят после вчерашнего ливня. Носки оказались в достаточной степени мягкими, теплыми и уютными. Я спустился в них вниз, стараясь не опускать голову. Мне повезло, и я не свалился с лестницы.
— Я здесь! — услышал я ее голос; с той же стороны донесся крепкий аромат кофе, так что именно туда я и направился. Интересным было лишь то, что в носках я двигался бесшумнее, чем голливудский индеец, и тем не менее она услышала мое приближение, когда я был на предпоследней ступеньке. Может быть, я слишком громко сопел?
— Прошу!
Я вошел в кухню, из тех, где всё новое, но не напоказ, а действительно используется каждый день. Даже микроволновка была самой последней модели. Стоя на пороге, я принюхался: кофе, горячие булочки, кажется, бекон и еще какое-то мясо, кроме того…
— Кофе?
— Да, пожалуйста. — Я подошел ближе и протянул руку: — Скотт Хэмисдейл.
Несмотря на возню на кухне, ее руки оставались всё такими же холодными. Она пожала мне руку не слишком сильно, но и не слишком робко.
— Валери Полмант, — сказала она. — Можете звать меня Вэл. Сразу скажу, что не знаю, как перед вами извиниться, и моя страховка…
— Вэл! — Я поднял руку, прерывая поток извинений. — Это я во всём виноват — бежал и напоролся на твою дверцу. Что поделаешь — бывает… Я рад, что ты не подаешь на меня в суд за причинение душевных страданий, и закончим на этом. Только передашь мне еще счет от доктора Да Сильвы, пойдет за счет моей страховки, и так далее. Ладно?
Она надолго задумалась, и это начало меня слегка беспокоить — в конце концов, я протягиваю ей дружескую руку, а тут на тебе…
— Почему Да Сильва?
Теперь уже я надолго задумался. А, вот в чем дело?!
— Я имею в виду доктора Да Сильву, которого играл Нико Сенавака. Из сериала «Бай-бай, Дороти», — пояснил я.
Она нахмурилась и тряхнула копной огненно-рыжих волос, совсем как персонаж одного из мультфильмов Гарри Квестинга. На нее приятно было смотреть.
— Не понимаю, — в конце концов заявила она.
— Ну, это один тип, который играл в одном сериале, — терпеливо объяснил я. — Похож на того доктора, который был здесь вчера…
— А! Поняла, ну и идиотка же я. Это был Гарри Вернер. Страшно рычащее имя, верно? Как у какого-нибудь злого полицейского. — Она быстро расставила на столе тарелки, разложила приборы. — Прошу. — Она показала мне на стул, сама же бросилась к микроволновке и ловко выгрузила оттуда ломти бекона, куриные грудки, кружки перца с наложенной на них какой-то массой, теплые булочки. Прямо как для медведя, проснувшегося от зимней спячки. Она разложила еду по тарелкам. — Этим я в основном и питаюсь, — пояснила она, не ожидая вопроса, но ей, видимо, не первый раз уже приходилось объяснять отсутствие кукурузных хлопьев и тостов. — Потом я принимаюсь за работу и уже до вечера от нее не отрываюсь.
Я понимающе кивнул, затем, тщательно все продумав, перебросил на свою тарелку кусок постного мяса и немного перца, стараясь не смотреть тоскливым взглядом на чашку, но, кажется, всё же посмотрел, так как хозяйка хлопнула ладонью по столу и помчалась к кофеварке. Я алчно отхлебнул кофе, прежде чем откусить первый кусочек мяса. Натощак вкус показался мне несколько странным, но после нескольких глотков кофе даже поджаристый бекон выглядел вполне недурным. В поисках темы для разговора я окинул взглядом кухню. Над головой хозяйки висели круглые часы «зеркального» типа — тройка на месте девятки и ход против часовой стрелки. Но всё же, подумал я, это еще недостаточный повод для беседы за завтраком?
— Какая-то работа, в которой исключительно важную роль играет время? — наконец, спросил я, чтобы хоть как-то завязать разговор.
— Нет, просто привычка. — Она с хрустом откусила кусок хлеба с говядиной. — Что-то на грани научной литературы и беллетристики… Я психолог, но специализируюсь на человеческих страхах, точнее, нахожу новые страхи и фобии или извлекаю на свет старые, придавая им новый, современный блеск.
Интересно, подумал я, что это — самоирония или профессиональное предисловие к каталогу выставки? Я положил себе на ломтик мяса немного овощей. И кто так ест с утра?