— До свидания, мисс Морган. До свидания, миссис Грейдинер. — Он дважды учтиво поклонился и выпрямился передо мной: — Чем могу помочь?
— Что-нибудь от головной боли, быстрое и надежное, — тихо простонал я, но и это стоило мне еще одного приступа боли.
— Простите, вы были у врача?
— Да, конечно.
Старушки собрали свои покупки, но не спешили домой — как же, пропустить такое развлечение! Одна из них пошамкала губами, я едва не посоветовал ей купить более стойкий клей для протезов, но пришлось сжать челюсти, чтобы не застонать.
— Простите… — снова начал умник с той стороны прилавка.
— Доктор Да Сильва, — прервал я его, чувствуя, что еще немного, и я буду способен на убийство. В голове у меня что-то смешалось, я не мог сообразить, кто кого играет и кого как зовут. — Гарри Бренер? Баннер? Может, и нет, но как-то похоже…
— Вернер! — послышалось сзади. Я не стал оборачиваться, лишь поднял руку, чтобы поблагодарить кого-то из старушек.
— Да, Вернер. Ради Бога, поторопитесь, а то у меня от боли глаза на лоб лезут!
— Сейчас.
Он метнулся в сторону и — я бы его убил, если бы не боль, которая могла усилиться из-за резких движений, — поднял трубку. Обернувшись, он, видимо, прочитал приговор в моем взгляде, поскольку счел нужным оправдаться.
— Я должен проверить, какие лекарства вам уже давали. Ну, знаете — несовместимость и всё такое… Может плохо кончиться. Нынешние фармацевтические препараты… — Он вздрогнул. — Гарри? Это Джулиан. Послушай, тут у меня твой пациент с ушибом головы, у него сильные боли, и он просит чего-нибудь… — Он вопросительно посмотрел на меня.
— Хэмисдейл, — прошептал я.
— Мистер Хэмисдейл, — повторил он и некоторое время слушал. — Ага… Так… Так… Понятно. То есть две таблетки не… Ясно! Спасибо!
Он бросил трубку и теперь уже действительно быстро двинулся к полке; три секунды спустя на подносике передо мной стоял стаканчик с двумя белыми растворимыми таблетками. Я мигом проглотил их, закрыл глаза и стал ждать. Кто-то помешал мне, слегка коснувшись рукава. Джулиан успел обежать прилавок и притащил мне пластиковый стул с каркасом из хромированных трубок. Я осторожно сел.
— Минута-полторы, и подействует, — сообщил он. — Пожалуйста, не открывайте глаза. Чем меньше раздражителей, тем лучше для вас.
— Да, да! — защебетала одна из старушек. Они еще не ушли из аптеки, хотя должны были уже понять, что речь идет не об ампутации или извлечении пули. — Когда у меня начинается мигрень, я всегда иду в темную комнату и ложусь на четверть часа. Если я так не сделаю, то могу обожраться лекарствами, и ничего!
— Миссис Грейдинер, в вашем случае это классические симптомы мигрени, здесь же мы имеем дело…
Я поднял руку. Джулиан замолчал. Вскоре боль ослабла, но, как ни странно, это не поправило моего настроения, даже наоборот. Я дернулся и издал булькающий звук. Искусство имитации подступающей тошноты в свое время было одной из основ моей популярности в лицее Лавенбаннера. К этому я добавил кашель, после которого любой нормальный человек должен как можно быстрее сматываться, если он не хочет мыть пол. Мне не нужно было открывать глаза, чтобы быть уверенным в полной эвакуации, — старушки, постукивая каблуками, бросились к входной двери. Джулиан помчался за шваброй. Боль отпустила почти полностью, я открыл глаза. Облегчение напоминало резкий спад температуры — когда-то я пережил нечто подобное на каникулах у бабушки Эммы. Температура у меня поднялась почти до сорока, прежде чем я признался деду с бабкой, что болен, а до приезда врача лихорадка превратила четырнадцатилетнего парня в полную тряпку. После двух уколов температура резко спала, пижама пропиталась потом, и, хотя я был слаб, словно пропущенный через соковыжималку апельсин, я почти впал в эйфорию.
— Уф-фф…—громко выдохнул я. Послышались шаги Джулиана; я повернулся к нему и покачал головой при виде мокрой швабры. — Не надо, всё уже прошло, — сказал я. — Извините за беспокойство.
Я встал и полез в карман.
— Пачку вот этого. — Я показал на пустой поднос.
— Если вы не имеете ничего против…. — начал он.
— Имею. Мне это нужно, поскольку у меня нет никакого желания еще раз пережить подобный приступ. Клянусь, что без необходимости не приму ни атома…
Он вздохнул, но протянул мне пластиковый прямоугольник с углублениями для таблеток; недоставало как раз тех двух, что были у меня в желудке. Я дал ему пятерку, забрал сдачу; мне пришло в голову, что я мог бы несколько смягчить тон предыдущей реплики, и я небрежно спросил про старушек.
— О! — Его явно обрадовала смена моего настроения и темы разговора. — Мисс Морган, — он поднял палец, — девяносто один год, второй, миссис Грей-динер, — восемьдесят семь. Они поглощают такое количество препаратов, транквилизаторов, витаминов, что… — Он вздохнул. — Я записал для себя, что и сколько они принимают, и поклялся, что, если проживу еще лет десять, начну глотать то же самое. Ведь оно, похоже, действует?!
— Раз вы так говорите… — Я улыбнулся. — Ну, до свидания. Спасибо за помощь.
На всякий случай я еще раз проверил, не забыл ли таблетки, и вышел на улицу. Головная боль полностью прошла, и если бы не слегка попадавшая в поле зрения повязка, на которую я время от времени косился, можно было бы делать вид, что вообще ничего не случилось. Но что-то мне говорило, что, глядя со стороны, я увидел бы человека, ступающего очень осторожно, словно после сделанной без наркоза кастрации, постоянно оглядывающегося по сторонам и держащего руки слегка согнутыми, в полной готовности немедленно реагировать неизвестно на что.
Гостеприимное нутро японской машины встретило меня сухой прохладой, в отличие от мокрого американского холода на улице; я включил обогреватель, проверил время. Как наручные часы, так и часы на приборной панели, и те и другие, впрочем, японские, показывали час семнадцать. Мои же внутренние, биологические, убеждали меня, что сейчас чуть больше двадцати семи. Я зевнул так, что затрещала челюсть.
Я попытался встряхнуться, но недостаточно энергично. С тоской подумалось о сигарете, о вкусном и крепком «Уинстоне». Сердце забилось сильнее, а рука сама дрогнула и потянулась к «бардачку»; я не стал сопротивляться, сочувственно улыбаясь. Сквозь залитое дождем переднее стекло я заметил какой-то автомобиль, водитель которого остановился и ждал, мигая огнями, пока я освобожу место у аптеки; пришлось ехать. Я еще немного покружил по городу, без особой цели, но и без особых разочарований. В конце концов, решившись ехать в Редлиф, я не питал иллюзий, никто меня сюда не манил и ничего не обещал. Я сказал себе, что поищу какую-нибудь хорошую забегаловку, и дело кончилось ирландским баром, где я неожиданно обрел силы, воодушевление и аппетит. Я съел картофельный салат, морского окуня, запеченного в рисе с яйцом, полив всё это томатным соусом, плюс два ломтя паштета, и выпил бутылку пива. Официант столь настоятельно рекомендовал попробовать ирландского виски, что я, хотя уже имел на этот счет не лучшие впечатления, поддался и пошел к бару. Идея оказалась не самой лучшей: напитку было лет пять, но я посадил бы его еще на столько же без права освобождения за хорошее поведение.
Попросту говоря, ирландцы не умеют двух вещей — любить англичан и производить хорошее спиртное.
Когда я вышел из бара, было уже почти полтретьего. Входя в отель, я посмотрел на часы — без пятнадцати три. Я немного побеседовал с Дж. Р. Паунсом, задав вопрос, когда отель намерен положить конец дождю, но он, похоже, не был расположен к шуткам, возможно, ему это и не требовалось при наличии то ли жены, то ли матери, владеющей двумя магазинами в подземном этаже самого большого редлифского отеля. Он лишь немного подумал и беспомощно пожал плечами. Я решил его немного поучить:
— Знаете, есть такой анекдот: раздраженный постоянным дождем и туманом гость с континента спрашивает английского портье: «Когда тут у вас, черт побери, бывает лето?», а портье, подумав, ему отвечает: «Трудно сказать, в прошлом году оно было в пятницу».