Как пишет Аппиан, «три посла, явившись к Цезарю, стали ему напоминать об общей родине обоих войск, об общих их походах, о дружбе между собою знатных мужей, о доблести предков, не доводивших свои несогласия до такой непримиримости».
Октавиан также нуждался в скорейшем мире. Его тылы были разорены — юг Италии опустошали пираты Помпея и Агенобарба, в Риме происходили волнения и беспорядки из-за нехватки продовольствия. Кроме того, в любую минуту в Италию мог прибыть Марк Антоний, и тогда ситуация могла бы вообще кардинально измениться. Однако дать своим противникам почетный мир было для Октавиана крайне невыгодно, и он сделал интересный дипломатический ход: зная, что часть войск Луция составляют поселенцы — ветераны Марка Антония, другая же часть войск Луция Антония состоит из новобранцев, Октавиан заявил с хитрым расчетом, что дает прощение всем, кто воевал вместе с Марком Антонием, выказывая ему тем самым свое уважение, а остальные защитники Перузии должны просто сдаться без всяких условий.
Вместе с тем, Октавиан задержал одного из трех послов, Фурния, и наедине пообещал ему, что со всеми сдавшимися, кроме своих личных врагов, поступит милостиво.
По возвращении посольства знать Перузии принялась поносить Фурния, опасаясь, что тот договорился за их спиной, и требовала или сражаться до конца, или добиваться мира на равных условиях для всех. Тогда Луций Антоний решил отправиться на переговоры лично.
Он вышел из крепости с небольшим отрядом, а потом, при приближении Октавиана, пошел вперед в сопровождении всего лишь двух ликторов. Октавиан вышел за пределы лагеря ему навстречу. Подойдя ко рву, они поприветствовали друг друга, и Луций Антоний сказал: «Если бы я сражался как чужеземец, Цезарь, я считал бы позорным понесенное поражение и еще более позорной сдачу; и я мог бы легко освободить себя от этого позора, освободившись от себя самого. Но я сражался с согражданами, равными мне по положению, сражался за родину, я не считаю ввиду этого позорным быть побежденным таким врагом». Луций Антоний предложил Октавиану «обратить весь свой гнев» против себя, Луция, а остальных простить. Оправдывая свои действия, Луций добавил, что вел войну лишь для свержения триумвирата и восстановления старого строя, но при этом добавил, что «когда ты победил, вышло так, что как ты — враг родины, так и я, желавший принести ей пользу, но не имевший возможности сделать это из-за царящего голода».
Октавиан ответил ему коротко, что не обманет тех надежд, с которыми тот к нему явился. Была оговорена процедура сдачи, и трибуны Луция получили соответствующие указания.
На следующий день Луций вывел все войско в полном вооружении. Октавиан, «увенчанный лаврами, символом победы», восседал в кресле на холме, а солдаты Луция, выстраиваясь по отдельным легионам, приветствовали его как императора. Встретив их как прежних соратников, войска Октавиана принялись просить его простить побежденных. Скорее всего, все это было заранее оговорено.
Октавиан для вида упрекнул их, но его собственные воины непрерывно просили за солдат Луция Антония, и Октавиан «уступил им» и согласился оставить тех без наказания, если в дальнейшем они станут «держаться одного с ним образа мыслей». Такое решение было встречено криками благодарности с обеих сторон.
Армия Луция Антония перешла в подчинение Октавиана.
Затем Октавиан, все так же сидя в кресле триумфатора, вызвал к себе из Перузии Луция Антония и сражавшихся на его стороне римских магистратов. Луция Антония Октавиан поместил у себя, а остальных распределил среди своих военачальников и центурионов, приказав оказывать почет, но негласным образом сторожить их. Сенаторам самой Перузии повезло гораздо меньше — все они были взяты под стражу, а затем казнены, за исключением Эмилия Луция, который в Риме во время суда над убийцами Юлия Цезаря открыто голосовал за их осуждение и призывал делать то же и остальных. Жителей города Октавиан простил, но сам город был отдан солдатам на разграбление. Солдатам, правда, не удалось слишком уж поживиться там грабежом, — один из жителей Перузии, некий Цестий, поджег свой дом и сам бросился в огонь. Раздуваемое ветром пламя быстро охватило весь город, и он сгорел дотла, за исключением храма бога Вулкана.
Разгром Перузии — одного из главных культурных центров Этрурии — и уничтожение в ходе Перузийской войны значительной части этрусской знати нанесли сокрушительный удар по еще сохранявшейся тогда этрусской культуре. Именно после этого этруски как народ окончательно растворяются среди других народов Италии, а этрусский язык полностью исчезает из употребления — последняя известная нам надпись на этрусском языке датируется 10 годом до нашей эры. Какое-то время этрусский язык продолжал употребляться как «священный», но к середине I века нашей эры людей, знающих этот язык, не стало.
После капитуляции Перузии у Вентидия Басса, Мунация Планка, Азиния Поллиона и других полководцев, поддерживавших Луция Антония, оставалось еще 13 легионов пехоты и до шести с половиной тысяч всадников, но эти войска были сосредоточены в разных местах и по-прежнему не имели единого командования, а посему каждый из полководцев поспешил примириться с Октавианом. На следующий день после капитуляции Перузии Октавиан заключил мир и с остальными своими противниками. Перузийская война закончилась.
26. РИМ ПОСЛЕ ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ. УСИЛЕНИЕ ОКТАВИАНА. РАЗВОД С КЛОДИЕЙ. ОКТАВИАН, ПЫТАЯСЬ ПРИМИРИТЬСЯ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ, СВАТАЕТСЯ К СКРИБОНИИ И ПОМОГАЕТ МАРКУ ЛЕПИДУ ОВЛАДЕТЬ АФРИКОЙ. ЛУЦИЙ АНТОНИЙ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ ОКТАВИАНА
После заключения мира противники Октавиана устремились к портам.
Большинство тех, кто или не рассчитывал на прощение, или имел намерение продолжать борьбу, постарались переправиться в Сицилию к Сексту Помпею и Стацию Мурку.
Фульвия, прибыв в сопровождении трех тысяч всадников с детьми Марка Антония в Брундизий, вызвала из Македонии пять военных кораблей и отплыла на них со своей свитой к мужу. Мунаций Планк, бросив свои войска, отправился вместе с Фульвией. Два легиона из войск Мунация Планка Агриппа сумел убедить перейти на сторону Октавиана. Остальные войска Планка перешли к Вентидию Бассу. Действовавший ранее самостоятельно Домиций Агенобарб, видя крах надежд на восстановление республики, объявил о переходе на сторону Марка Антония и, вступив в союз с Азинием Поллионом, стал готовить высадку войск Марка Антония на юге Италии, но сам Марк Антоний по-прежнему развлекался в Александрии с прекрасной Клеопатрой и медлил.
В это время умер один из полководцев Марка Антония, Фуфий Кален, под чьим началом в Альпах находилась довольно многочисленная армия. Пользуясь бездействием Марка Антония, Октавиан, взяв с собой достаточно войск, быстро направился к оставшимся без полководца легионам Фуфия Калена. Принявший после смерти отца на себя командование армией сын Фуфия Калена без боя подчинился Октавиану. Развивая успех, Октавиан стремительно двинулся далее, теперь уже практически без сопротивления подчинив себе всю Галлию и Испанию. На все важнейшие посты в присоединенных провинциях он немедленно расставил своих сторонников.
В результате этого похода Октавиан получил еще 11 легионов и в дополнение к своей победе над сторонниками Луция Антония в Италии в течение лета 40 года до нашей эры уже без войны установил свою власть над всеми западными владениями Рима.
Марк Антоний, несмотря на все призывы своих сторонников, зиму 41–40 годов до нашей эры провел в Александрии, а весной отправился в финикийский город Тир, оттуда на Кипр, затем на Родос и в Малую Азию. Сообщение о падении Перузии он получил, будучи в Малой Азии, и «порицал за это брата, Фульвию, а более всего Мания».