Однако даскин не жили на земле уже тысячу лет, а сосуды, конечно же, не могли быть такими древними. Каждая чаша стояла на четырех когтистых лапах опустошителя и была украшена изображением своры гончих собак. На кувшине для вина красовалось изображение молодого лорда с копьем наперевес, устремлявшегося в бой с магом-опустошителем.
Когда кувшин вставлялся в чашу, образы дополняли друг друга: молодой лорд бился с чудовищем, а вокруг противников кружила собачья свора.
Габорн не мог определить, с помощью какого метода были выполнены детали орнамента, но от тончайшей работы серебряных дел мастера захватывало дух.
Принц настолько увлекся созерцанием этих шедевров ювелирного мастерства, что не заметил приблизившуюся к нему женщину до тех пор, пока не уловил аромат лепестков розы. На каком-то подсознательном уровне он решил, что се платье хранилось в сундуке, наполненном розовыми лепестками. Но даже при этом Габорн оставался столь поглощенным лицезрением великолепных сосудов, что подумал, будто эта незнакомка, так же как и он, приехала из чужих краев, и так же заворожена волшебной красотой чаш и кувшинов. Юноша и не глянул в ее сторону, покуда она неожиданно не взяла его за руку.
Правая рука незнакомки обхватила ладонь принца, слегка пожимая его пальцы. Нежное прикосновение наэлектролизовало юношу. Он и не подумал отдернуть руку.
Может быть, она приняла меня за кого-то другого, предположил Габорн и искоса взглянул на женщину. Та была высока, красива, лет девятнадцати отроду, с глазами такими темными, что даже их белки казались голубоватыми. Темно-каштановые волосы скреплял усыпанный жемчугами гребень. Она носила простого покроя платье облачного цвета со струящимися рукавами — такие наряды лишь недавно стали входить в моду среди состоятельных дам Лайслы. Пояс из меха горностая с серебряной пряжкой был застегнут очень высоко, почти под грудью. Платье имело скромный, неглубокий вырез, зато на плечах незнакомки красовался малиновый шарф такой длины, что его бахрома волочилась по земле.
— Она не просто красива, — решил Габорн. — Она поразительно красива.
Молодая женщина застенчиво улыбнулась, и принц улыбнулся в ответ, хотя при этом и не разжал губ. Внимание незнакомки льстило, но в тоже время внушало тревогу, ибо ее действия заставляли вспомнить о бесконечных испытаниях, каким наставники подвергали учеников в Доме Разумения., Однако происходившее сейчас не являлось испытанием.
Габорн не знал эту женщину. Во всем Баннисфере — городе обширном и многолюдном — он вообще не знал ни души. Порой даже казалось странным, что в этом большом городе, где высились сложенные из серого камня, украшенные причудливыми арками дома песнопений, а в голубом, залитом солнцем небе, где над раскидистыми каштанами кружили белоснежные голуби, у него совершенно не имелось знакомых. Но все же Габорн не знал здесь никого, даже самого мелкого купчишку — слишком уж далеко занесло его от дома. Сейчас он стоял возле самого края рынка, неподалеку от пристани на широком берегу южного рукава реки Явинделл, — рукой подать от Кузнечного ряда, где ритмично постукивали о наковальни молоты, пыхтели кузнечные мехи, а в воздух поднимались струнки дыма.
Габорн ощутил беспокойство — мирная атмосфера Баннисфера убаюкала его, заставив забыть о бдительности. Ведь он даже не удосужился взглянуть на незнакомку, приблизившуюся к нему вплотную. За свою недолгую жизнь Габорн уже пережил два покушения, а его мать, бабка, брат и две сестры пали жертвами убийц. И при всем этом он позволил себе держаться непозволительно беспечно, словно простой поселянин, нахлебавшийся эля.
— Нет, — сообразил принц. — Я никогда прежде ее не видел, и она прекрасно знает, что мы незнакомы. И тем не менее держит меня за руку. Это более чем странно.
В Палате Обличий Дома Разумения он изучил тонкости общения с помощью мимики и телодвижений. Ему было ведомо как распознать врага по глазам, а складочки у губ возлюбленной могли рассказать принцу о ее состоянии — испуге, озабоченности или усталости.
Джорлис, учитель Габорна, был мудрым наставником, а сам принц за последние несколько лет весьма преуспел в своих штудиях. Он прекрасно усвоил, что манера держаться и выражение лица, присущие принцам и нищим, купцам и разбойникам, характерны для них, словно неотъемлемая деталь костюма, и научился использовать это знание на практике. Габорн преуспел настолько, что при желании мог надеть любую личину с такой же легкостью, как и любой наряд. Он был способен унять целую ораву разгульных молодцов, всего лишь подняв голову, или заставить купца сбавить цену с помощью сдержанной улыбки. Габорн научился прикидываться нищим: когда сгорбившись и потупя очи он протискивался сквозь толпу на многолюдной ярмарке, никто не узнавал в нем принца — встречные лишь гадали, где этот несчастный голодранец ухитрился раздобыть такой прекрасный плащ.
Таким образом, лицо и движения всякого незнакомца позволяли Габорну читать его, словно открытую книгу, тогда как сам принц оставался для собеседника неразрешимой загадкой. Обладая двумя дарами ума, он мог всего лишь за час запомнить содержание толстенного тома, а за восемь лет в Доме Разумения получил больше знаний, чем простолюдин усвоил бы за целую жизнь, даже если бы всю ее посвятил учению.
Будучи Властителем Рун, он обладал тремя дарами мускульной силы и двумя — жизненной стойкости, а потому мог скрестить оружие с противником, вдвое превосходящим его ростом и весом. Вздумай какой-нибудь разбойник напасть на принца, он бы мигом усвоил, каково иметь дело с Властителем Рун.
Однако, благодаря дарам обаяния, взорам окружающих он представлялся не более чем весьма и весьма красивым юношей. А в таком городе как Баннисфер, куда собирались певцы и лицедеи со всего света, даже его красота не казалась столь уж необычной.