Пол Пауэрс
Властители Шема. Канун Единства
— Да за кого они меня принимают?!!
Конан в раздражении толкнул миску, и жидкая разваренная каша плеснула через изящно чеканенный золотыми рисками край, на поднос черненого серебра. Если судить по изысканности посуды и обходительности — принимали его в Асгалуне все-таки именно за короля. Во всяком случае — принимали по-королевски.
На роскошнейшем и огромнейшем подносе с так называемыми мелкими утренними закусками Конан не углядел ни одной посудины не то что из дерева или простецкой глины, но даже и из весьма почитаемой и вполне приемлемой и за королевским столом благородной бронзы. Сплошное золото да серебро, украшенное каменьями и затейливой резьбой. Неудивительно, что четверо слуг с трудом втащили заставленный подобной утварью тяжеленный поднос в роскошную опочивальню, выделенную Зиллахом своим благородным гостям на все время праздничных торжеств.
И все-таки причины для гнева и удивления у Конана были, несмотря на всю вышколенность слуг, подобострастно склонившихся в ожидании дальнейших приказаний, и невзирая на просто-таки королевскую роскошь принесенной ими посуды. Для этого достаточно было посмотреть на то, что в ней содержалось…
Там было размазано нечто, разваренное до полного непотребства. Жидкая кашка непонятного происхождения, да растолченные овощи с ошметками полупрозрачного мяса. Своему бы повару, посмей он сотворить с едой такое непотребство, Конан бы все это самолично же и скормил. Да еще и мечом плашмя бы, пожалуй, добавил пару раз — от всей души, пониже спины, для пущего вразумления. Но — в гостях приходится мирится с чужими обычаями, это даже варвару понятно.
Подавив возмущенный рык, Конан сел в огромное кресло, покрытое желтым мехом. Принимали его действительно по-королевски — вон даже озаботились запастись шкурами вендийского кохаруса. С едой вот только выходила сущая нелепость…
Возмущенно сопя, он взял в руку неудобную двузубую вилку — не ковыряться же в этом месиве пальцами! Ткнул пару раз, пытаясь поддеть серебряным зубцом кусочек потверже.
Не вышло.
Вообще-то, запах от этой овощной бурды исходил очень даже вкусный, завлекательный такой, но внешний вид…
— Это кто-то уже ел? — фыркнула Лайне, скептически разглядывая содержимое миски.
Девчонка никогда не отличалась особой тактичностью. Правы Кром их раздери, те, кто считает — детей нельзя допускать к общему столу, ведь они и идолов капища способны вывести из себя.
— Пошли вон!!! — рявкнул Конан на замерших в глубоком поклоне прислужников, понимая, что еще разок ковырнет он серебряной вилкой с рукояткой из драгоценной кости элефантуса вот это на золотом блюде разложенное, — и знаменитая варварская выдержка, позволяющая с невозмутимой улыбкой переносить любые пытки, может ему и отказать.
— Гадость, — сказала Лайне, когда слуги вышли. И добавила еще парочку слов, знать о самом существовании которых маленькой девочке не полагается. Служанка охнула и испуганно прижала ко рту обе руки, глядя округлившимися глазами на взбешенного Конана. Надо бы еще раз напомнить Драконам о необходимости гнать взашей эту вездесущую малявку, когда начинают они травить свои похабные байки. Но это — потом.
А сейчас — сама напросилась.
Конан повернулся темным от бешенства лицом к младшей дочери.
Процедил сквозь зубы:
— Ты хочешь в первый же день расторгнуть нашу сделку?
— Так нечестно! — завопила было Лайне, но тут же сбавила тон под тяжелым взглядом отца, и продолжила уже почти жалобно. — Но мы же одни!
— Вот как? — Конан выгнул бровь. — Значит, честь и слово моей дочери зависят лишь от того, видит ли ее кто-нибудь из посторонних? Значит, если ее никто не видит, то моя дочь может совершить любую подлость и нарушить любое обязательство? Так, значит?..
Он говорил очень тихо, поскольку был слишком зол, чтобы кричать. У Лайне вытянулось лицо — она знала, признаком чего является его такой вот нарочито негромкий голос.
— А можно, я еще разок попробую? — спросила она уже почти не надеясь, — я буду очень стараться. Я просто не поняла сначала, что делать это надо все время…
В ее голосе звучала неподдельная боль, и Конан почти увидел, как она мысленно прощается с вожделенным арбалетом. Она ведь всерьез полагала, что это именно на нее он так разозлился.
— Нет! — рявкнул Конан, успокаиваясь. — То есть — да! Сегодня не считается, но если ты еще хоть раз!.. Ты должна быть хорошей девочкой! А хорошие девочки не сквернословят! Поняла?
— Ага!
Лайне заулыбалась.
Конан закрыл глаза и попытался положиться на запах. Пахнет-то ведь вкусно! Значит, откровенной гадостью быть не может. В конце концов, и не такое едать приходилось по молодости лет… Вон Атенаис же ест — и даже не морщится! Настоящий пример железной выдержки, положи перед ней на блюдо живого тритона — она всего лишь с невозмутимым видом поинтересуется, с каким соусом сие употребляют. Вот и бери пример с собственной дочери. Ты не у себя во дворце, где можешь быть самим собой. И если вдруг все эти миски со всей содержащейся в них бурдой окажутся расколотыми о стены или — Митра, убереги! — надетыми на чьи-нибудь головы… так ведь можно докатиться и до конфликта с соседней державой.
Конан глубоко вздохнул. Нет, проблемы с шемскими правителями ему не нужны. Особенно сейчас, когда начали они вроде как бы прислушиваться к голосу разума и даже решили выбрать главного владыку — неслыханное дело для страны, где правитель любого городишки считает истинным повелителем только самого себя, и единственно себя же только и достойным звания «верховного правителя всего Шема». Наличие такого разрозненного и потому не слишком надежного соседа короля Аквилонии не могло оставить равнодушным. Сколько времени было потрачено Конаном впустую на попытки объединить эту безумную страну при помощи меча, каким же молодым и глупым был он тогда, в самом начале своего царствования, двадцать четыре зимы назад… Сколько ему тогда было? Примерно сорок зим…
Ха!
Сопляк.
Ни одного седого волоса, — помнится, он тогда этим даже гордился. Не иначе, как по молодости мозги совсем отшибло. Ведь настоящий мужчина — и не мужчина вовсе, пока не обретет достойного количества благородной стали в волосах. Позже благородная сталь переплавится в благородное же серебро, и настоящий мужчина станет мудрым старцем. Если доживет, конечно. Жизнь у настоящего мужчины трудна и полна опасностей, потому-то до старости из них и доживают лишь самые мудрые. А пока ни стали, ни серебра нет в твоей бороде — ты просто мальчишка, скольких бы военных подвигов ни насовершал и скольких бы дев по углам ни перещупал.
Вот и он тогда был всего лишь не слишком юным коронованным мальчишкой. И много бы глупостей наворотил своим мечом, если бы не гений Форсеза…
Ведь это именно Публио Форсеза подсказал своему не в меру воинственному по молодости монарху, что Шем бесполезно пытаться захватить при помощи стали — его можно завоевать лишь при посредстве золота. Звонкого и полновесного золота — и только золота…
Короли-купцы, правители-ростовщики — разве могло такое придти в свежекоронованную киммерийскую голову?! Между собой они воевали не мечами, а звонкой монетой. Залогом их безопасности служили не многочисленные и хорошо вооруженные армии, а выгодность месторасположения. Редкий полис Шема не являлся перекрестьем хотя бы парочки торговых путей.
Столица Пелиштии Асгалун же, например, и вообще был настолько важным торговым перекрестком, что за его безопасностью бдительно следили представители по крайней мере четырех окружающих держав.
Сюда приходили корабли из Зингары и Аргоса, караваны из Хорайи и Кофа. Конечно, оставалась еще Гиркания — вечная угроза для Шема, до тех пор, пока его разрозненные города-государства не объединятся, чтобы успешно противостоять внешнему захватчику. Хотя Вольные Отряды Шема, состоящие из наемников до сих пор наводили страх на всех желающих показать зубы. Каждый город Шема имел собственную армию: кто-то предпочитал кавалерию, а кто-то отряды легкой пехоты.