— А эта штука не радио-как-это-там? — спросил Ансельмо.
Он читал о таких вещах.
— Радиоактивна, — ответил Перривезер. — Но вам не долго придется иметь с ней дело. Вы только передадите ее вот этим двум людям. Он показал им фотографию молодой женщины с пустым выражением лица и молодого человека с отсутствующим взглядом.
— Это Мусвассеры. Они установят взрывное устройство. Передайте им, чтобы на этот раз не старались пронести его за ворота. Оно не обязательно должно быть внутри. В этом и прелесть атомного оружия, вам достаточно находиться в миле или около того от вашей цели. Однако же я настаиваю на одной вещи, передайте, я велел им непременно убедиться, что эти двое находятся в лаборатории перед тем, как взрывать устройство.
Валдрон показал своим наемникам фотографии двух мужчин, один из них носил кимоно, другой был худой белый парень с широкими запястьями.
— Я хочу, чтобы они были мертвы, — сказал Перривезер.
— А как эти двое смогут убедиться, что ваша парочка внутри? — спросил Мирон.
— Не знаю. Это вы сами сделаете. И сообщите, когда точно удостоверитесь. Я уже устал иметь дело с любителями.
— Мистер Перривезер, а могу я задать вам один частный вопрос? — спросил Ансельмо, осмелившись воспользоваться той близостью, право на которую как бы давали долгие годы успешного делового сотрудничества.
— Что такое?
— Почему вы вообще используете любителей?
— Порой просто нет выбора, Ансельмо.
— Ясно, — ответил Ансельмо.
— Именно поэтому мне так нравится иметь дело с вами, — заметил Перривезер. — Только одно мне в вас не нравится.
— Что же это?
— У вас обоих чудесные волосы. Только почему вы их так часто моете?
— Вы хотите сказать, что это лишает их естественности и живости?
— Нет. Лишает питания, — ответил Перривезер.
Как и всегда Ансельмо и Мирон убедились, что план Перривезера совершенен. Они безо всякого труда, легко проникли в хранилище атомных устройств и покинули его с двумя пакетами: в одном находилась сама бомба, в другом — часовой детонатор.
С Натаном и Глорией Мусвассер они встретились в пригородном доме под Вашингтоном. Дом принадлежал отцу Натана. Хорошо оштукатуренные стены были заклеены освободительными плакатами. Они призывали освобождать угнетенных, спасать животных. И особый плакат призывал освобождать черных.
Очевидно, этот призыв уже осуществили, так как вся местность по соседству была свободна от черных.
— Вы бы поосторожнее с этой штукой, — предупредил Ансельмо. — И вы не должны ее взрывать, пока те двое ребят не будут в лаборатории.
— Какие двое ребят? — спросила Глория.
Ансельмо показал им фотографию уроженца Востока и белого.
— А как мы узнаем, что они там?
— Мы вам сообщим.
— Хорошо. Кажется, это просто. И довольно ясно, — сказала Глория. — А теперь самое важное. Кто возьмет на себя ответственность?
— Никакой ответственности. Мы так не работаем. Но ведь нам уже заплатили.
— Минутку. Мы собираемся уделать эту лабораторию, там две сотни человек да еще окрестности, добавьте еще десять-пятнадцать тысяч человек... Натан, помни, нам обязательно надо попытаться придумать какой-то способ вывести домашних животных из опасной зоны, может, удастся. Собственно, речь идет о пятнадцати тысячах человек. А может, и о двадцати.
Ансельмо содрогнулся, представив себе будущий урожай смертей. Даже тугие мозги Мирона отметили некое мерцание грядущего ужаса.
— Поэтому мы хотим знать, — продолжала Глория, — какую долю вы берете себе.
— Нам заплатили.
— Я говорю об ответственности за взрыв бомбы.
— Чего? — хором спросили эти двое.
— Ответственность. У нас тут будет тысяч двадцать убитых. Кто возьмет на себя ответственность за это?
— Вы хотите сказать — вину?
— Это отсталый взгляд. Я говорю об ответственности за революционный подвиг. Известность.
— Если не возражаешь, девуня, можешь всю ответственность взять себе, — ответил Ансельмо.
— Мы можем взамен предложить вам кое-что. Например, мы заявим, что вы нам помогали. Но главное дело — наше. СОВ берет на себя полную ответственность за этот акт.
— Девуня, о нас не стоит даже упоминать.
— Вы уверены? Мы тут можем получить целых двадцать тысяч убитых. И вы совсем не хотите быть причастными к такому событию?
— Нет, нет. Тут все в порядке, — ответил Мирон. — Собственно, о нас вообще не упоминайте. Нигде. И никогда. Ни в коем случае.
— Это так бескорыстно с вашей стороны, — заявила Глория. — Натан, мне нравятся эти люди.
— Но тогда почему они вообще это делают? — спросил Натан. Он посмотрел на Ансельмо. — Если вы не хотите взять на себя ответственность, зачем вам было красть бомбу? К чему такие хлопоты?
— Малыш, нам заплатили, — ответил Ансельмо.
— Вы это делаете ради денег?
— Чертовски верное замечание.
— Чего ради так напрягаться ради денег? Я хочу сказать, а где ваши папы? — спросил Натан.
Мирон и Ансельмо переглянулись.
— Натан имеет в виду, что вы могли бы взять деньги у ваших родителей, — пояснила Глория.
— Ну, вы не знаете наших папочек, — ответил Мирон.
— Неважно. Вы совершенно уверены, что не хотели бы такого заявления «им помогали», а потом ваши имена?
— Нет. Мы ничего не хотим, — подтвердил Мирон.
— И уж позаботьтесь, — добавил Ансельмо, — чтобы эта штука не взорвалась, пока мы вам не скажем, идет?
— Возможно, мы не совсем понимаем ваши побуждения, но я хочу, чтобы вы знали: я солидарен с вами. Мы все участвуем в общей борьбе, — произнес Натан.
— Конечно. Только не взрывайте эту штуку, пока мы не скажем.
Глава десятая
— Мы снова должны сидеть в этой мышиной клетке? — спросил Чиун.
— Прости, папочка, — ответил Римо. — Но мы должны остаться, пока не выясним, что происходит в этих лабораториях.
— Как легко ты это говоришь, жирное белое создание. На твоем теле наросло столько жира, что тебе удобно спится даже на жестком полу. Но я? Я так нежен. Мое хрупкое тело требует настоящего отдыха.
— Ты так же хрупок, как гранит, — отозвался Римо.
— Не волнуйтесь, Чиун, — сказала Дара Вортингтон.
— Вам известно, что я обречен всю жизнь провести с ним, и вы советуете мне не волноваться? — спросил Чиун.
— Нет, дело в том, что в лабораторном комплексе у нас есть жилые комнаты. Я велю приготовить одну из них для вас. Это настоящая спальня. И для вас тоже найдется, — добавила она, обращаясь к Римо.
— Настоящая спальня? — переспросил Чиун и Дара кивнула.
— С телевизором?
— Да.
— А там будут одни из этих машин, что играют с пленок? — поинтересовался Чиун.
— Собственно говоря, да.
— А не могли бы вы раздобыть запись шоу-спектакля «Пока Земля вертится?» — спросил Чиун.
— Боюсь, что нет, — ответила Дара. — Это шоу не идет уже лет десять.
— Дикари, — заворчал Чиун по-корейски, обращаясь к Римо. — Вы, белые, все дикари и обыватели.
— Она делает все, что может, Чиун, — тоже по-корейски ответил Римо. — Почему бы тебе просто-напросто не оставить всех в покое хоть ненадолго?
Чиун выпрямился в полный рост.
— Презренные слева ты говоришь, даже в твоих устах они звучат омерзительно, — сказал он по-корейски.
— Я не думал, что уж настолько плохо, — отозвался Римо.
— Я не стану говорить с тобой, пока ты не попросишь извинения.
— Скорее ад замерзнет, — ответствовал Римо.
— Что это за язык? — спросила Дара. — О чем вы говорите?
— Это был настоящий язык, — ответил Чиун. — А не то собачье тявканье, которое называют языком в этой гнусной стране.
— Просто Чиун поблагодарил вас за предложенную спальню, — пояснил Римо.
— Всегда рада помочь, доктор Чиун, — сказала Дара, широко улыбаясь.
Чиун снова по-корейски проворчал.
— Эта женщина слишком глупа даже для того, чтобы почувствовать себя оскорбленной. Как и все белые.
— Ты ко мне обращаешься? — поинтересовался Римо.
Чиун сложил руки и повернулся к Римо спиной.
— Палкой и камнем мне можно перешибить кости, но если на меня не обращают внимания — это не болит, — заметил Римо.