— Перестаньте издеваться над этим милым человеком, — упрекнула его Дара.
Она разместила их в соседних комнатах в одном из крыльев здания МОЗСХО.
Римо лежал на спине на маленькой раскладушке и смотрел в потолок, когда в дверь тихо постучали.
Он откликнулся, и вошла Дара.
— Я просто хотела убедиться, что вам удобно, — сказала она.
— Просто великолепно.
Она прошла в комнату, поначалу немного смущаясь, но потом, когда Римо не возразил, более решительно подошла к его кровати и села на стоявший рядом стул.
— Кажется, я все еще чувствую себя разбитой после бурных событий нынешнего дня, — сказала Дара. — Они были славными, но и страшными тоже.
— Знаю, — сказал Римо. — Я тоже всегда так себя чувствую после трансатлантических перелетов.
— Да я не об этом, — сказала она. И наклонилась к Римо. — Я имею в виду то, что мы сотворили с жуком Унга. Славное было дело, и память о нем останется навсегда. Но потом, ох, эти несчастные люди, на которых напали обезьяны. Какой ужас!
Римо ничего не ответил, и Дара приблизила свое лицо к нему так, чтобы взглянуть Римо прямо в глаза. Груди девушки касались его груди. Бюстгальтера Дара не надела.
— Разве это было не ужасно?
— Это торчит, — ответствовал он. — То есть, это точно. Было ужасно.
— Никогда в жизни не видела таких обезумевших животных.
— Угу, — сказал Римо.
Ему нравилось чувствовать ее прикосновение.
— Вы же знаете, злых животных не бывает. Что-то так на них подействовало.
— Угу.
— Я рада, что вы были рядом и могли меня защитить, — продолжала Дара.
— Угу.
— Что могло вызвать такую реакцию? — спросила она.
— М-м-м.
— Что это должно означать?
— Я хочу сказать, что завтра этим займусь, — сказал Римо.
— Но все-таки, что вы об этом думаете? — настаивала Дара.
А думал Римо, что заставить ее умолкнуть можно лишь применив какое-то физическое воздействие, поэтому он обнял ее и притянул к себе. Она немедленно приникла, почти приклеилась к его губам с длительным и нежным поцелуем.
— Я думала об этом весь день, — сказала она.
— Знаю, — ответил Римо, потянулся и дернул за цепочку, выключавшую маленький ночник.
ФБР больше не охраняло лабораторный комплекс, в качестве единственного средства безопасности остался только усталый старик-сторож в деревянной будке у главных ворот.
Ансельмо и Мирон подъехали в своем белом «кадиллаке», и Ансельмо опустил стекло со стороны водительского места.
— Что вам угодно? — спросил сторож.
Ансельмо показал ему белую коробку, лежавшую рядом с ним на переднем сиденье.
— Доставка пиццы, — пояснил он.
— Своеобразные доставочные фургоны у этой пиццы, — ответил сторож, кивая на лимузин «кадиллак».
— Ну, обычно я ставлю на крышу машины большой кусок пластмассовой пиццы, но на ночь его приходится снимать. Дети, сами понимаете.
— Да уж, это такие паршивцы, верно я говорю? — согласился сторож.
— Ну конечно.
— Давай, проезжай, — сказал сторож. — Можешь поставить машину вон там, на стоянке.
— Нам нужен доктор Римо и доктор Чиун. Вы знаете, где они?
Сторож посмотрел на список сотрудников, висевший на доске регистрации.
— Они пришли рано, вместе со всеми и не отметились, что выходят. Но я понятия не имею, в какой они лаборатории.
— Но они наверняка тут, да?
— Должны быть, — ответил сторож. — Отсюда нет другого выхода кроме как мимо меня, а сегодня вечером еще никто из них не выходил.
— А может, они спят, — сказал Ансельмо.
— Может, — согласился сторож.
— Тогда, наверное, не стоит их беспокоить. Я вам вот что скажу. Возьмите-ка пиццу вы, а они пусть себе отдыхают.
— А она с анчоусами? — спросил сторож.
— Нет. Только добавочная порция сыра и колбаса пепперони, — ответил Ансельмо.
— Больше всего люблю анчоусы, — сказал сторож.
— В следующий раз привезу с анчоусами, — пообещал Ансельмо.
— А эти два доктора не будут злиться? — спросил сторож.
— Надеюсь, нет, — ответил Ансельмо, он кинул пиццу сторожу, развернул «кадиллак» и уехал.
— Не забудь про анчоусы! — крикнул ему вслед сторож.
Через два квартала Ансельмо остановился около телефонной будки и набрал номер Мусвассеров.
— Да? — ответила Глория.
— Они в лаборатории, — сказал Ансельмо.
— Хорошо. Мы готовы.
— Только дайте нам время выехать из города, — ответил Ансельмо.
Глория Мусвассер ползком пробиралась среди ухоженной зелени на территории лабораторного комплекса. На ней были туристские ботинки и зеленая полевая форма маскировочной окраски, которой она очень дорожила с тех пор, как в 1972 году украла ее у ветерана вьетнамской войны.
Ее муж тащился за ней, тонко вскрикивая от боли, когда камешки и прутики впивались в его дряблый живот.
— Зачем только мне надо было идти? — скулил Натан. — Ты же все равно все несешь сама. Я тебе не нужен.
— Правда твоя, не нужен, — отрезала Глория. — Только я подумала, что, если нас схватят, я не желаю отправляться в тюрьму одна.
Он схватил ее за лодыжку.
— А нас могут поймать?
— Ни в коем случае, если только ты будешь вести себя тихо, — ответила она.
— Я не хочу идти в тюрьму, — сообщил Натан.
— Мы и не пойдем туда. Обещаю. Я лучше сама тебя пристрелю, чем позволю этим наемным свиньям истэблишмента схватить тебя.
Натан судорожно сглотнул.
— Это попадет во все газеты, Ты станешь мучеником нашего дела.
— Это... это законно, Глория.
— Не говори «законно». Так сейчас уже нет говорят. Надо сказать «потрясно».
— Ладно. Это потрясно, Глория.
— Отпадно, — согласилась Глория. — Даже вообразить трудно.
— Ага. И это тоже, — подтвердил Натан.
— А может, прямо здесь? — спросила она.
И показала на кусок дерна около шелковичного дерева.
— Отпадно, Глория.
— Ладно. Значит установим чертову штуковину здесь.
— Как цветочек, — сказал Натан. — Мы посадим ее, точно цветочек. Помнишь, хиппи, дети-цветов? Ты тогда была как настоящий цветок.
— К хренам цветочки. Они нас никуда не привели. Сейчас мы принадлежим насилию. Ради тех цветов никто и куска дерьма не дал.
— Ага. Долой цветы. Насилие — вот в чем суть.
— Не говори «вот в чем суть», Натан. Это уже устарело. Надо сказать «вот на чем стоим».
— "Вот на чем стоим"?
— Насилие — вот на чем стоим, — пояснила Глория, ставя таймер на сто двадцать минут. — Эта малышка сейчас начнет.
— А мы останемся наблюдать?
— Разумеется, нет, дурья голова. Мы бы взлетели на воздух. Мы позвоним на телестанции. Пусть лучше они наблюдают.
— Но ведь они тоже взлетят на воздух, — сказал Натан.
— Это пойдет им на пользу, — ответила она. — И на том стоим.
— Законно, — восхитился Натан.
Глория врезала ему по уху, когда они уползали прочь в темноте.
Через сорок пять минут на территории МОЗСХО появилась команда с телевидения, они отыскали огромную дыру, проделанную в проволочном ограждении вокруг комплекса, причем именно в том месте, которое указали анонимно позвонившие на станцию люди.
— Это не так уж плохо, — заявил оператор с телевидения ВИМП.
Его ассистент посмотрел на белое лабораторное здание, маячившее за ограждением.
— А чего мы дожидаемся? — спросил он.
— Чего же еще? Мы ждем Рэнса Ренфрю, наипопулярнейшего телекомментатора, человека, которые говорит все, как оно есть на самом деле, вашего человека на ВИМП.
Оба оператора захихикали, так забавно прозвучала эта пародия на рекламные объявления станции.
— А он знает, что тут делается? — спросил ассистент оператора.
— Нет.
— Не могу дождаться, чтобы посмотреть, какую мину он скорчит.
— Я тоже.
Они прождали еще полчаса, наконец около них остановился черный лимузин, с заднего сидения которого вылез молодой человек, до такой степени лучившийся здоровьем, что даже его волосы выглядели загорелыми. Он был одет в смокинг и сердито крикнул операторам: