Смит кивнул.
— Это очевидно. Мы должны остановить Перривезера. Если он выпустит где-то своих краснокрылых мух, он тем самым создаст маньяков, во много раз превосходящих силой нормального человека.
— Они будут сильнее человека примерно раз в пятнадцать, — сообщил Швайд. — Согласно моим подсчетам. И не следует забывать еще об одном. Судя по записям Морли, эти мушки могут размножаться. Они не стерильны. А это означает, что примерно каждые двадцать дней появляется на свет их новое поколение.
— Совсем как это водится у белых, — пробормотал себе под нос Чиун.
— Следовательно, встает вопрос: где может ударить Перривезер? — сказал Смит.
— Он скорее всего попытается в таком месте, где популяция насекомых сравнительно невелика, зато имеются большие скопления людей — предполагаемых жертв для мух. Это только вероятность, — сказал Берри. — Так может быть, — робко добавил он.
— А может, у него имеется один счетец, по которому он захочет расплатиться в первую очередь, — заметил Римо.
— Вы подумали о том же, о чем и я? — спросил Смит.
— Увенда. Перривезер просто осатанел, когда мы там уничтожили этих жуков. И если Берри прав, то именно там теперь имеется наименьшая популяция насекомых, — сказал Римо.
— Я думаю, вы правы, — подтвердил Смит. — Хотя попасть сейчас в Увенду будет затруднительно.
— Почему это?
— В связи с антиамериканскими настроениями, возникшими после скандала вокруг уничтожения жука, Увенда закрыла границы для всех представителей Запада.
— Если мы не сможем проникнуть туда, то и Перривезер не сможет, — сказал Римо.
— Берри, ты не будешь так любезен проверить компьютер? — попросил Смит.
— Конечно, Харолд, — кивнул Швайд.
Молодой человек снова появился в кабинете всего через три минуты.
— Это Увенда, — подтвердил он.
— Почему ты так уверен?
— Три дня назад Валдрон Перривезер купил билет на самолет до Ливии. Билет использован. Он улетел туда. А Ливия имеет воздушное сообщение с Увендой. В нашем компьютере имеются данные о том, что Перривезер имеет паспорт ливийского гражданина. Он направляется в Увенду.
— Мы тоже, — заявил Римо.
— Если только нам удастся отправить вас туда без особых неприятностей, — добавил Смит.
— А кто мог бы это сделать? — поинтересовался Римо.
— Ндо. Глава МОЗСХО. Он там большая шишка. Он мог бы это сделать. Но не сделает. Он имеет бешеное предубеждение и против американцев, и против науки.
— Его можно было бы убедить, — заметил Чиун.
— Как? — спросил Смит.
— Эти сведения можно получить путем взаимных уступок, — заявил Чиун, бросая выразительный взгляд на Римо.
— Ладно, Чиун, так и быть, — тяжело вздохнул тот. — Я согласен надеть эту чертову штуку. Я поношу твое дурацкое кимоно. Но только раз. Один-единственный.
— Я принимаю твое чистосердечное обещание на веру, — смилостивился Чиун и направился прочь из кабинета.
— Куда это он? — поинтересовался Смит.
— Лучше не спрашивать, — посоветовал Римо.
Генеральный директор Ндо находился в кабинете и натирал до блеска деревянную фигурку бога Га, используя жир с собственного носа. Вдруг за дверью в приемной раздался крик, сопровождаемый тяжелым ударом.
В кабинет вошел Чиун, и из-за его спины Ндо с упавшим сердцем увидел, что личный телохранитель генерального директора лежит на полу приемной бесформенной грудой.
Ндо произнес только одно слово:
— Опять?
Чиун кивнул.
С побежденным видом генеральный директор спрятал Га в жилетный карман, взял свой портфель и покорно вышел вслед за корейцем, направляясь в аэропорт.
Глава двадцатая
Это был обычный летний день в Увенде, источающий зной и вонь уже на рассвете, а с течением времени становившийся еще жарче.
На площади в родной деревне Ндо воздвигли эстраду. Сама площадь была не многим больше, чем клочок коричневой утоптанной земли, где находилось единственное из имевшихся в городке общественных удобств — колодец, когда-то вырытый группой американских студентов-добровольцев, впрочем, теперь сооружение представляло собой скорее музейную ценность. Ибо вскоре после отъезда американских студентов колодец загрязнил братец Ндо, который был главнокомандующим армии и ошибочно принял колодец за общественную уборную, эту ошибку многократно повторили солдаты его армии. Один из жителей деревни в свою очередь решил, что насос из колодца, когда-то пышно украшенный разноцветными травами и расписанный красными кружками, вполне сойдет за прелестное произведение африканского народного искусства, и продал его известному европейскому собирателю искусства примитива.
Теперь колодец был совершенно заброшен и вонял вовсю, но именно рядом с ним все навещавшие поселение сановные особы предпочитали произносить свои речи и призывать жителей восстать на борьбу против западного империализма.
Когда их автоколонна прибыла в деревню, Ндо вышел из машины и принялся беседовать с представителями своего племени.
Несколько минут спустя он вернулся в машину и спросил Смита:
— Вы ищете белого человека?
Смит коротко кивнул.
— Он тут, — сообщил Ндо. — Приехал прошлой ночью, люди видели, как он разъезжал тут повсюду.
Римо с отвращением посмотрел в окно автомобиля.
— Чудненько. Интересно, как мы собираемся разыскивать кого-то в этой пустыне. Он ведь может оказаться где угодно. Что за глупая мысль, лететь сюда сломя голову.
— Тогда мы все можем вернуться в Нью-Йорк? — с готовностью осведомился Ндо, уже приготовившись дать знак шоферу разворачивать машину.
— Не так быстро, — остановил его Смит. — Человеку, которого мы ищем, нужны люди. Я думаю, нам следует специально для него собрать в одном месте большую толпу.
— Не хотите ли начать раздавать деньги? — спросил Ндо. — Это всегда собирает толпы.
— Слишком явная ловушка, — ответил Смит.
— Ладно, тогда как мы собираемся привлекать людей?
— Выдумайте что-нибудь, — велел Римо. — Вы ведь политик.
— Понимаю, — кивнул Ндо, оглядываясь на Чиуна в поисках одобрения. Однако старый кореец, отвернувшись, разглядывал унылый пустынный пейзаж, раскинувшийся вокруг. — Я произнесу речь.
— Только покороче, — хмыкнул Римо.
Эстрада была спешно сооружена из камней и дерева, когда-то составлявших амбар для хранения зерна — еще одна империалистическая уловка, имевшая целью прельстить граждан Увенды союзом с милитаристским Западом. Сооружение украшал последний флаг Увенды, на фоне розовых и черных полос прыгали три полосатых льва. Тетушке Ндо, официальному изготовителю флагов для Вечного президента, едва хватило времени, чтобы вырезать львов из старого платья, предназначенного на флаги, и успеть прилепить их на полотнище до начала речей.
Жителей штыками согнали и собрали на площади.
Когда Амабаса Франсуа Ндо приблизился к трибуне, не было слышно ни звука, ни одного хлопка, пока солдаты, окружившие площадь, не щелкнули предохранителями своих винтовок. И толпа вдруг разразилась бешеными приветственными кликами в адрес прибывшего сановника.
Ндо помахал в воздухе руками и усмехнулся. Зубы его сверкнули в ярких солнечных лучах.
— Мой народ, — начал он.
И снова никаких аплодисментов. Ндо смолк, упер руки в бока и посмотрел на Генерала милостью самой Жизни, своего брата, который тут же выкрикнул команду своему войску. Войско дружно опустилось на колена, изготовившись вести огонь, винтовки солдат смотрели на толпу. Оглушительный рев одобрительных возгласов в адрес Ндо разом вырвался из всех глоток.
Ндо милостиво улыбнулся и дал знак прекратить приветствия.
— Друзья мои. Восемьдесят семь лет тому назад...
Стоявшие позади толпы Римо и Чиун переглянулись.
— Геттисбергское Обращение? — спросил Римо.
— Вы же предупредили его, чтобы не было никаких антиамериканских выступлений, — сказал. Смит. — Вероятно, это единственная тема, на которую он может говорить, помимо империализма.