Но когда Римо приехал в маленькое курортное местечко неподалеку от южно-каролинского побережья, они стали нравиться ему еще меньше. Несколько деревянных бунгало с видом на Атлантику, окруженных песком и травой. Старые деревянные ступени у входа в бунгало даже не скрипнули, когда Римо легко поднялся по ним в дом. Воздух, пропитанный соленой влагой, был чудесен. Римо тихо насвистывал, но войдя внутрь, смолк. Отвратительный стеклянный экран, возвышаясь над клавиатурой, уставился на Римо. Кто-то принес в бунгало компьютер.
В кресле лицом к морю сидел хрупкий хилый человечек в кимоно мягкого темно-бордового цвета с вышитыми золотыми драконами, танцующими вокруг золотого же косматого солнца. Ветерок развевал легкие, напоминавшие волокна водорослей, пряди волос на его голове. Маленькие, обтянутые пергаментной кожей руки с изящными пальцами и длинными ухоженными ногтями мирно отдыхали.
— Кто приволок сюда эту штуку? — вопросил Римо, тыча пальцем в компьютер, стоявший рядом со входом.
— Сердце мое поет от радости при виде твоего возвращения, — ответствовал старый человечек, Чиун, Мастер Синанджу.
— Извини, папочка, — сказал Римо. — Просто я терпеть не могу компьютеры, и разные устройства, и вообще все эти штуки, которые нельзя отключить на ночь.
— Однако это еще не может служить причиной для того, чтобы приветствовать меня столь непочтительно, — упрекнул его Чиун.
— Прости, — ответил Римо.
Он обошел компьютер и увидел лежащее на полу тело. Рядом стоял открытый дипломат.
— Что все это означает? — поинтересовался Римо. В дипломате он заметил брошюру о компьютерах.
— Что именно? — мягко спросил Чиун.
— Да это вот тело. У тебя были какие-то проблемы с компьютером? — пояснил Римо.
— У меня — нет. Я ведь не безграмотен в этой области.
— Тогда что тут делают эти бренные останки?
— Вот у него-то как раз и были неприятности с компьютером, — заметил Чиун.
— Которые его и прикончили?
— Он ведь уже мертв, не так ли? — спросил Чиун.
— Я не собираюсь возиться с этим трупом, — заявил Римо.
Чиун промолчал. Разве он просил Римо избавиться от тела? Разве весь день, весь этот несчастный, солнечный денек, когда мир, казалось, готов был одарить его капелькой радости, он не старался быть как можно более рассудительным и справедливым с этим крайне несправедливым миром? А что он, Чиун, хотел от мира? Всего лишь покоя. Ему нужна только достойная крошечка справедливости и возможность наслаждаться тем, что дарует солнце. В ответ на то, что он раскрыл Римо благоговейно хранимые секреты Синанджу, он сам, Чиун, Мастер Синанджу, вместо благодарности слышит неприязненные расспросы о каком-то совершенно бесполезном торговце компьютерами.
С горечью размышлял Чиун о том, как в течение долгих лет он давал Римо то, что не получал еще ни один белый человек. Он передал ему силу Синанджу, солнечного источника всех боевых искусств, испускавшего лучи, которыми смогли овладеть даже белые: карате, тай квандо, дзюдо и все прочие немощные телодвижения.
И вот за то, что он посвятил Римо в это искусство, помог ему подняться до подлинного мастерства, Чиун, как, впрочем, и всегда, ничего не получил. Но в то утро он был решительно настроен не позволить испортить себе день. Ему следует принять как неоспоримый факт, что некоторые вещи, некоторые недостатки характера нельзя преодолеть, каким бы совершенным и дивным ни был учитель и его обучение. Чиун настроен был подождать, пока грубость Римо пройдет сама собой, но тут он обнаружил, что Римо вовсе не собирается от нее отказываться, и у Мастера просто не осталось выбора, он прямо-таки вынужден был заговорить о неблагодарности, грубости, нечуткости и всех прочих вещах, о которых он поначалу не хотел даже упоминать.
— Я не собираюсь избавляться от этого тела, — заявил Римо. — Я не прошу тебя заниматься моими трупами, поэтому, пожалуйста, уж будь любезен о своих позаботься сам.
— Этот не мой, — отвечал Чиун. — Но я вдруг понял, что некоторые понятия невозможно объяснить человеку, одаренному порочным сердцем.
— С каких это пор у меня порочное сердце, папочка? — поинтересовался Римо.
— У тебя всегда было порочное сердце.
— Я привык было к «неблагодарному», но уж никак не «порочному».
— Тебя это беспокоит? — спросил Чиун.
На его спокойном восточном лице проступила тень улыбки.
— Отнюдь, — ответил Римо.
Тень улыбки исчезла.
— Я постараюсь придумать что-нибудь другое, — пообещал Чиун.
— Не сомневаюсь, — сказал Римо. — А то «порочное сердце» звучит уж слишком грубо.
Разумеется, Чиун не убивал торговца. О, нет. Он постарался сразу внести ясность в это дело. Он просто-напросто попытался идти в ногу с веком компьютеров. Долгие века, что Дом Синанджу служил императорам и правителям, в маленькой деревне на западном побережье Кореи копились награды и подношения. Дары от предводителя греков Александра, от фараонов и королей, от всех тех, кто стремился взять на службу старинный корейский род наемных убийц. Дары эти были слишком многочисленны, чтобы сосчитать их все. А вот компьютер вполне подходит для такого дела, поэтому Чиун, которому нравились всякие западные устройства, вызвал торговца и купил компьютер, один из тех, что умеют хорошо считать.
Торговец прибыл как раз в тот день и привез прелестную машину, с хорошим программным обеспечением, очаровательным серым футляром и клавиатурой с блестящими клавишами.
Чиун объяснил торговцу, что потребуется учитывать различные метрические меры, ведь старинным Мастерам платили в стоунах, а также в драхмах, скрупулах и шелковых свертках, например, самый большой шелковый сверток или самый маленький шелковый сверток.
— Никакой сложности тут нет, — заявил торговец. — Чему равен этот сверток? Я сразу внесу это в компьютер.
— Это зависит от качества шелка, — начал объяснять Чиун. — Маленький сверток хорошего шелка лучше, чем большой, но дурного. Тут важно и качество, и количество.
— Понимаю. Значит, сверток означает ценность.
— Да, — подтвердил Чиун.
— Очень просто, — сказал торговец. — Сколько стоит один сверток в денежном выражении?
— Один сверток? — переспросил Чиун.
— Да, разумеется, — вежливо кивнул торговец.
— Один сверток равнялся трем целым и семи восьмым монеты времен династии Минг или одной тысячи двумстам двенадцати шекелям Ирода, доброго короля Иудеи.
Работа продолжалась все утро, но торговец усердно составлял систему ценностей для многочисленных и разнообразных мер и весов сокровищ Дома Синанджу. Пальцы Чиуна трепетали в предвкушении того момента, когда он сам сядет перед клавиатурой и в первый раз за долгие века составит опись славных трофеев Дома Синанджу. А это означало, что в последующие века каждый новый Мастер вспомнит про Чиуна, когда станет проверять перешедшие к нему от предков накопленные сокровища рода.
— А могли бы мы на каждой странице поставить мое имя? — спросил Чиун.
— Разумеется, — ответил торговец и ввел в программу, что отныне на каждой странице автоматически и неизменно будет сообщение о первом составителе списка сокровищ Чиуне. Он даже предложил сделать страницы короче, чтобы имя Чиуна появлялось еще чаще.
— А могли бы мы написать «Великий Чиун»? — спросил Чиун.
— Разумеется, — ответил торговец и ввел это в программу.
Счастье Чиуна было так неизмеримо, что слезы чуть не брызнули у него из глаз.
Старый кореец сидел перед клавиатурой и касался ее кончиками пальцев. Потом он начал вносить в список подношения последнего времени, которые Америка прислала в Корею на подводной лодке в качестве платы за услуги «Великого Чиуна» в качестве учителя.
Он приостановился, представляя себе, как будущие поколения будут читать эти строки. Им перескажут всякие истории о нем, как ему, и бытность его учеником, рассказывали о Великом Ванге и других старых Мастерах Синанджу. Он и сам рассказывал о них Римо, чтобы белый юноша осознал, каково это — быть Мастером Синанджу.