Помолчали, чокнулись, выпили. Рассказ Незаменимого у всех из головы не выходит, то один что-то спросит, то другой, Незаменимый отвечает весело. Многих повидал, со многими большими людьми знаком, и связи есть, видно, и деньги водятся. Потом спустились с его высот на землю: что, еще по одной? Давайте, пусть Первому будет неповадно охаивать нас в газете да от коллектива отрываться. Димитр заказал еще шесть двойных и шесть закусок, бог с ними, с деньгами, дорого, что снова со всеми вместе. Чокнулись, выпили и опять: твое, конечно, дело, хочешь не хочешь работать частно, но зачем натрепался журналисту? Не стукнуло тебе тогда в голову, что сам-то ты нашей породы? Он напишет и уйдет, а тебе с нами жить! И на меня чего накинулся? В полупьяных глазах Симо враждебность мешается с веселостью, если его поднакрутить, то тут же заскандалит, хотя уже все в прошлом.
Димитр, глядя под ноги, посмеивается дробным своим смешком, голова кру́гом идет, отговаривается кое-как, но не отпускает его тайное беспокойство: оставят ли его в конце концов в покое? На помощь опять же пришел Незаменимый, он тоже навеселе, пил наравне со всеми, видно, и ему приятно сидеть с бригадой: ты ударил Симо, Симо ударил тебя, поговорили — и забыли! Нечего в душе злобу копить, потому мы и друзья, что умеем забывать плохое. Но к Первому у меня есть все же кое-какие претензии, и я их вам сейчас скажу. Все снова на Незаменимого глядят. Соревновались мы с ним? Было дело? (Все закивали с пьяной готовностью: соревновались, и он тебя побил, было дело.) Так вот… Под добродушно-приятельским взглядом Незаменимого Димитру стало не по себе. Он победил, потому что резал алмазом, а я этого тогда не знал, а во вкус ваш я тогда не поверил, хоть и сказал, что верю. Но я вторым быть не люблю. Да и сами подумайте, может ли такой человек, как я, быть вторым? Вы меня правильно поймите: без меня вы все — нуль! Твоя правда — нуль! Неприятно признаваться себе в этом, но от правды никуда не денешься, это все понимают, хотя и подвыпили. В голове у Димитра шумит, что-то не нравится ему в этом вступлении: их успокаивает, а сам заводится, не смирился, значит, со вторым местом! А тогда согласился. Из-за частных заказов я на него не сержусь, продолжает Незаменимый, и за журналиста тоже: что думал, то и сказал, но что он в первые выскочил, это я ему прощу только при одном условии…
Незаменимый смолк, и другие молчат. Потом кто-то не вытерпел: давай выкладывай, какое условие?
Ко мне приходил товарищ Ферманский, и Незаменимый смотрит на всех выжидающе, словно все должны знать, кто такой товарищ Ферманский. Ну, дальше! Ну, а дальше, и Незаменимый, улыбаясь, уставился прямо в глаза Димитру, товарищ Ферманский попросил облицевать ему кухню… на восьмом этаже. На моем этаже?! — выкрикнул Димитр, и его обдала волна гнева: еще сто левов выхватил у него из-под носа Незаменимый. Одна-а-ко, приподнялся Симо, и Димитр увидел, как глаза его заволакивает злость. Одна-а-ко, Второй, это нечестно. Ты уже взял две его кухни, пока он чесался, но теперь брать нечестно. Подожди! — перебил его Незаменимый, я еще не кончил. Честно — нечестно, хватит красивыми словами швыряться! Все смолкли, чьи-то руки придавили Симо — погоди. Ну, а дальше? Я вам сказал, что пришел товарищ Ферманский, но вы не знаете, что я ему ответил. Так что ты ответил? Незаменимый помолчал, нахмурившись, ухмыльнулся. Человек дал мне сотню. Та-а-к, значит, сотню на этаже Первого? Я сказал, что подумаю денек-другой, а сейчас с вами готов обсудить, что ему ответить. Ясно что, вскинулся Симо, к Первому послать. Послать можно, но я на Первого в обиде из-за соревнования, из-за алмаза. Перед вами он извинился, а передо мной? Я не привык вторым быть, и если он не извинится, то я к нему товарища Ферманского не пошлю, и сотня эта будет моя, сотня — это сотня.