Известный специалист по истории Бразилии Б.И. Коваль высказал суждение, согласно которому фашистские режимы в латиноамериканских странах представляли собой антинародную и жестокую диктатуру «наиболее реакционных групп монополистического капитала и его союзников — оголтелой военщины, загнивающей помещичьей олигархии, всех антидемократических сил». Традиционный арсенал методов фашистского господства, по его мнению, включал в себя «кровавый террор, грубейшее попрание конституционных прав, насилие над обществом и личностью, тотальную слежку, массовые убийства, коррупцию и агрессию, ложь и демагогию»207.
По мнению другого исследователя — А.И. Строганова, в Латинской Америке задачи борьбы с фашизмом определялись несколько иначе, чем в Европе, поскольку в латиноамериканских странах в силу их значительной экономической зависимости от ведущих индустриальных держав и отсутствия зрелого местного монополистического капитализма не могло быть фашизма европейского типа. Здесь действовали активизировавшиеся в условиях структурного кризиса реакционные профашистские течения, вдохновленные примером европейского фашизма. Они использовали многие его идеологические и террористические методы, хотя собственно фашистскими по своей природе не были. Отсутствовали, за исключением бразильских интегралистов, массовые партии германского и итальянского типа. Данные тенденции были порождены правонационалистическими группировками традиционалистских консервативных сил либо местной национальной буржуазии, профашистские настроения которой сочетались с национализмом реформистской и антиимпериалистической ориентации208.
По определению известного историка К.А. Хачатурова, «типологически латиноамериканский фашизм как государственная система является наиболее реакционной разновидностью правоавторитарного режима». Отпочковавшись от правоавторитарных режимов, «фашизм как социальное явление, идеологическое течение и структура государственной власти обрастает относительно самостоятельными признаками». Поэтому Хачатуров полагал, что ученым необходимо «отличать процесс фашизации от фашистских режимов, хотя между ними и нет непреодолимой преграды». Процесс фашизации, по его убеждению, «характеризуется количественным накоплением признаков, которые качественно модифицируют правоавторитарный режим в фашистский. Но возможна и иная контрреволюционная альтернатива»209.
«Корпоративная система власти, — отмечал К. Хачатуров, — не дает ответа на вопрос о социальной природе фашизма». Бытующие в ряде исследований определения латиноамериканского фашизма он считал «неполными и неточными». Термин «военно-фашистский режим» ограничивает классовую основу фашизма и сводит его лишь к милитаризму. Неудачным представлялся ему и термин «неофашизм», поскольку фашизм в Латинской Америке существовал «в первом поколении». Понятие «полуфашистский режим», подчеркивая «переходное состояние процесса фашизации государственной системы, не отражает ее социальной сущности. Иногда всю сущность фашизма сводят к одной его функции — насилию... Хотя насилие является имманентной функцией любого фашистского режима, оно не исчерпывает его природы и сущности»210.
Соображения, высказанные К. Хачатуровым, были ответом на дискуссию о сущности фашизма, развернувшуюся в СССР в 70-е годы в связи с установлением военно-диктаторских режимов в большинстве стран Латинской Америки211. Возникла острая необходимость понять природу этих режимов, чтобы верно определить стратегию и тактику борьбы с ними. Одни участники дискуссии продолжали определять их как фашистские. Такое определение А. Челядинский давал, например, диктатурам в Парагвае, Гватемале, Гаити, Уругвае, Чили и Сальвадоре, где они утвердились в 60-е — 70-е гг.212 Он исходил из того, что различия между этими режимами не являются достаточно значимыми. Наличие общих черт позволяет дать им единую оценку — «военно-фашистские диктатуры»213. Другие участники дискуссий предпочитали рассматривать эти режимы как правоавторитарные, террористические, реакционные и т.д., но вовсе не фашистские. Так, известный историк К. Майданик считал научно не оправданным характеризовать режимы, подобные парагвайскому, гаитянскому или никарагуанскому как фашистские: «не потому, что режимы эти заслуживают доброго слова, но потому, что они отражают качественно иную стадию общественного развития». По мере своих «палаческих возможностей» они решают «иные задачи, опираются на иные силы и закономерности, нежели тот тип режима, который вошел в науку, в теорию как фашистский»214.
214
См.: К проблеме современных правоавторитарных режимов // Латинская Америка. 1975. № 6. С. 104-105.