Мелкие германские государства следовали за великими державами, сообразуясь каждое со своею безопасностью и с выгодами, представлявшимися им в ту смутную эпоху, какую переживала тогда Европа. Некоторые из них присоединились к Франции, как к могущественному соседу, который в прошлом поддерживал их против угнетавших их больших германских монархий. Другие поначалу не могли питать симпатий к Конвенту с его нивелирующими социальными задачами. Позднее, когда агония революции уступила место организованному правительству, старые политические связи пересилили недавнее социальное предубеждение, и упомянутые мелкие государства Германии естественно подчинились снова влиянию Франции.
Стратегическое положение Испании способствовало в ту критическую эпоху тому, чтобы Европа считалась с нею. Симметричные очертания полуострова, громадное, по сравнению с незначительными размерами его территории, протяжение береговой линии, достаточное число хороших гаваней, физическая организация и уединенность от других держав континента – все это вместе указывает на то, что сила Испании должна опираться на могущественный флот, которого, при этом, настоятельно требовала обширная сеть ее колоний. Перечисленные выгоды ее положения в морском отношении умаляются, правда, тем нарушением сплошности ее территории и береговой линии, виновницами которого являются врезавшаяся в нее Португалия, а также морская сила Англии, отнявшая у нее Гибралтар. Лиссабон в руках неприятеля ее разделяет порты Ферроль и Кадис, так же как Гибралтар разделяет Кадис и Картахену. Но эти минусы в значительной мере вознаграждаются размерами ее территории, полуостровной формой ее и трудностью доступа к ней со стороны ее единственной континентальной границы – Пиренеев. Ее положение, с оборонительной точки зрения, весьма сильно. Каждый раз, когда ход событий делает Францию центром европейских интересов – каким эта необыкновенная держава сделалась в 1793 году и каким постоянно стремится сделаться благодаря гению своего народа – внешнее воздействие Испании приобретает двойной интерес. Военное значение ее при возникновении революционных событий можно характеризовать тем, что она господствовала на Средиземном море и угрожала Франции с суши с фланга и тыла. Несмотря на Гибралтар, Испании надлежало бы решать вопросы о допущении или недопущении британского флота в Средиземное море, доставлении варварийской и сицилийской пшеницы для голодавшего населения южной Франции, выходе французского флота из Тулона и возможности для французской армии двинуться против германцев и пьемонтцев, не опасаясь оставить в тылу у себя страну, где кипело восстание. Политическое положение Италии, разделенной, подобно Германии, на множество мелких государств, но не имевшей, как последняя, таких сильных центров, около которых эти государства могли бы группироваться, совершенно предоставляло Испании господство на Средиземном море. Но все эти ее преимущества были парализованы плохим управлением страной и плохими военными учреждениями. Испанский флот был посмешищем для Европы, состояние финансов Испании зависело от колоний и, следовательно, от господства на море, а этого-то господства она и не имела. Вместе с тем, при расстроенной казне и плохой военной администрации, ее армия, несмотря на достойных вождей, какие предводительствовали ею сначала, производила мало впечатления даже на неорганизованные тогда еще полчища французов, и в результате постыдная для нее война скоро завершилась унизительным миром.
Для Великобритании, раз она решилась на войну, путь сравнительно был ясен, так как указывался характером ее военной силы и ее историей в предшествовавшее столетие. Со времен Карла II она была то союзницей, то врагом Австрии, Пруссии и Голландии. В своих частых войнах она видела Испанию то в числе нейтральных, то в числе враждебных ей держав, но в обоих случаях, без существенного влияния на ход событий. Франция же всегда была ее врагом, иногда тайным, но обыкновенно открытым. Проникнутые этой традиционной враждой, правительство и народ Великобритании единодушно признали, что главная опасность грозит им со стороны Франции, в поражении которой и видели поэтому объект своих военных действий. От этого объекта не отвратили их никакие ревнивые происки сильнейших из их союзников. Испания одна только могла быть столько же нежелательной соперницей, сколько и сильной поддержкой на той водной равнине, которую Великобритания считала своим владением. Испанские военные суда были многочисленны, но британское Адмиралтейство скоро увидело, что испанский военный флот, вследствие плохих качеств его офицеров и команды, не мог угрожать серьезно преобладанию Великобритании на океане. Хотя иногда и он мог бы ставить ей тяжелые затруднения, особенно Испания была бы подозрительной союзницей. Однако согласные действия обоих флотов при открытии войны надежно обеспечили на время для Великобритании господство на Средиземном море и свободу доступа к южной Франции.
Россия, хотя и высказавшаяся открыто против Французской революции, не приняла деятельного участия в первоначальных военных операциях, если не считать заключения ею 25 марта 1793 года конвенции с Великобританией, согласно которой прибалтийским провинциям запрещалось вести с Францией торговлю хлебом и материалами кораблестроения и корабельного вооружения, и на которую рассчитывали как на средство принудить Францию к миру. Россия была тогда деятельно занята своими проектами против Польши, и несколько дней спустя, 9 апреля 1793 года, был издан императорский указ о слиянии некоторых частей этого королевства с империей. Этот указ, вместе с прусским декретом 25 марта, завершил второй раздел Польши – промежуточный шаг к окончательному разделу в 1795 году. Окончательный же раздел явился результатом целого ряда тех наступательных действий против Польши, которые велись в течение двух лет перед тем обеими державами.
Менее значительные государства Европы старались занять по возможности безопасное для себя положение в этом великом военном перевороте, который оставлял несравненно меньше места для нейтралитета, чем большая часть других войн. Швеция и Дания усиленно старались удержаться в стороне от потока страстей и сохранить за собой коммерческие выгоды, всегда пожинавшиеся нейтральными флагами в морских войнах. Удаленность их от театра войны в первый ее период и полуостровное положение Швеции позволяли им долго не принимать активного участия в войне. Позднее единодушие России с Великобританией в традиционном нежелании последней делать уступки притязаниям нейтральных сторон лишили малые страны средств для осуществления своих намерений.
Голландия, как бывало и ранее, разделилась на две партии – профранцузскую и проанглийскую, но в 1793 году держала бразды правления последняя. Имея во главе себя Оранский дом, она направляла политику государства согласно договору об оборонительном союзе 1788 года, заключенном Голландией с Великобританией. В дальнейшем политика Соединенных Провинций менялась следуя за фортуной войны: в них всегда главенствовала партия, дружественная победителю: французская, когда французы одерживали верх над своими врагами, и пробританская, когда французы терпели неудачи. Нейтралитет был невозможен для открытой континентальной страны, лежавшей так близко к арене великого пожара. Если не принять в расчет непосредственной опасности, угрожавшей Голландии со стороны деятельности французского Конвента и его декретов от 19 ноября и 15 декабря, то надо признать, что она должна была бояться более британского флота, не имевшего соперника, чем французских армий, против которых в 1793 году ополчились самые могущественные военные державы Европы. В то время Соединенным Провинциям принадлежали, кроме Явы и других владений на Дальнем Востоке, различные колонии в Вест-Индии и Южной Америке, остров Цейлон и мыс Доброй Надежды. Последние два владения окончательно перешли в руки Великобритании, хотя она владела временно и всеми остальными, после того как Голландия в 1795 году сделалась зависимой от Франции.