В основном предварительная проработка плана происходила на неформальных встречах в Сент-Джонс-Лодже – красивом доме Исаака Лиона Голдсмида в Риджентс-парке. Его супруга Изабелла, на которой он женился в 1804 году, приходилась ему двоюродной сестрой – она была дочерью Абрахама Голдсмида. Она держала изящный салон, где в разные времена принимала молодого Мендельсона, принца Альфреда, сына королевы Виктории, а однажды и саму Викторию.
Открытие Института механики получило всеобщее одобрение, а вот идею нового университета сочли довольно самонадеянной, и одна газета отвергла ее, отрекомендовав ее как «мошенническое училище, организованное вскладчину для мальчишек-кокни… обстряпанное в сезон дутых акций, которыми торгуют ажиотеры, вексельные брокеры и евреи».
Но Исаака Лиона Голдсмида было не поколебать. Он купил нынешний участок на Гауэр-стрит за 30 тысяч фунтов под свою ответственность и на собственный страх и риск. 30 апреля 1829 года герцог Сассекский – близкий друг семейства Голдсмид и горячий сторонник еврейской эмансипации – заложил камень в фундамент будущего Лондонского университета (позднее получившего название Университетский колледж). Лишь через десять лет правительство дало университету право присваивать ученые степени, но преподавать в нем начали сразу же.
С 1827 года до момента, когда в 1871 году отмена Акта о присяге раскрыла двери Оксфорда и Кембриджа для евреев, Лондонский университет оставался высшим учебным заведением для Родни. Туда ходил Фредерик Дэвид Голдсмид, сын Исаака Лиона Голдсмида, Натаниэль де Ротшильд, сын Натана, Джейкоб Уэйли, будущий профессор политэкономии в колледже и сооснователь – вместе с Лайонелом Коэном – Объединенной синагоги, Артур Коэн, выдающийся барристер, который некоторое время был председателем в Совете представителей британских евреев, и Джордж Джессел, генеральный стряпчий и глава Государственного архива. Сэр Мозес Монтефиоре, всегда сознававший свой недостаток образования, посетил университетский курс лекций по политэкономии, когда ему шел уже семидесятый год.
Исаак Лион Голдсмид также активно участвовал в создании больницы при Университетском колледже, которую любовно называл «моя больница».
Как обнаружил Исаак Лион Голдсмид, бороться за эмансипацию своих собратьев-евреев куда труднее, чем открывать университет. Начать с того, что было неясно, все ли евреи хотят этой эмансипации. В частности, сефарды еще помнили об антиеврейских вспышках, вызванных биллем о натурализации евреев 1753 года. Даже Мозес Монтефиоре, который в остальном был храбр как лев, считал, что еще не пришло время будить спящую собаку. Евреи и так неплохо поживают, пока их терпят. С эмансипацией можно и подождать. Более того, сефарды по-прежнему не желали считаться частью единого сообщества с ашкеназами. Педанты указывали на то, что во время переселения 1656 года евреи обязались не участвовать в политических делах. Ашкеназы, не дававшие такого обязательства и не разделявшие памяти о 1753 годе, не ощущали перед собой таких преград. Меньше всего они тяготили Исаака Лиона Голдсмида. Натана де Ротшильда, склонного к некоторой нерешительности, жена известила, что, если он ничего не предпримет, она будет действовать сама. Ее сестра Джудит Монтефиоре была настроена почти так же воинственно. Сам сэр Мозес, что бы он ни думал насчет несвоевременности кампании, не мог держаться в стороне, как только задвигались шестеренки. К нему присоединился и другой выдающийся сефард – Мозес Мокатта. Синагога на Бевис-Маркс пожертвовала значительную сумму на нужды кампании. Но община сефардов как таковая не участвовала в ней.
Исаак Лион Голдсмид сумел привлечь множество сочувствующих из христиан, одни благосклонно относились к евреям в целом, а другие вообще считали религиозную дискриминацию уродливым анахронизмом. Среди них были ирландский лидер Дэниэл О’Коннелл, лорд Холланд, лорд Бексли (который в бытность свою канцлером казначейства во времена Ватерлоо нередко обращался за советом к Натану де Ротшильду), Фоксвелл Бакстон и Сэмюэл Герни (два известных квакера, с которыми Исаак Лион Голдсмид сотрудничал и в осуществлении других реформ) и Томас Бабингтон Маколей[28], который и в речах, и в сочинениях оказался самым красноречивым поборником еврейской эмансипации.
Герцог Сассекский, брат короля, оказывал их делу всяческую поддержку. Сам же король выдвигал препону за препоной. «Милорд, – как-то раз сказал он одному епископу в разговоре об эмансипации, – я отнюдь не хотел бы вмешиваться в то, как вы голосуете в парламенте, кроме как по одному вопросу – еврейскому. Надеюсь, я могу быть уверен в том, что вы всегда будете голосовать против них».