– Вы говорите, он был с вами любезен?
– Мурлыкал, как кот в предчувствии близкой добычи. Но любезность, Уотсон, иногда бывает гораздо страшнее грубости. Встретил он меня так: «Мистер Холмс, я знал, что наша встреча рано или поздно состоится. Надеюсь, вы не будете отрицать, что генерал де Мервиль поручил вам расстроить мой брак с его дочерью?» Я не мог не согласиться с его предположением. «Дорогой мой, – сказал он мне тогда, – оставьте вы это дело, оно вам не под силу. Вы только подорвете свою по праву заслуженную репутацию. Уверяю вас, это напрасный труд, не говоря уже об опасности, которой вы себя подвергаете. Настоятельно рекомендую вам отказаться от этой затеи». – «Как ни странно, – ответил я, – но я пришел дать вам тот же совет. Я и прежде был о вас высокого мнения, барон, а теперь вижу, что не ошибался. Но давайте говорить как мужчина с мужчиной. Кому нужно ворошить прошлое и выставлять вас в неприглядном виде? Все позади, и вам нечего бояться. Однако, если вы будете упорствовать в притязаниях на руку мисс де Мервиль, у вас может появиться великое множество могущественных врагов, которые ни за что не успокоятся, пока не выживут вас из этой страны. Стоит ли игра свеч? Куда благоразумнее оставить эту даму в покое. Неужели вы хотите, чтобы она узнала всю правду о вашем прошлом?»
Торчащие, как у жука, маленькие навощенные усики барона дрогнули в насмешливой улыбке: «Простите, мистер Холмс, но вы сейчас просто смешны. Держитесь вы, конечно, прекрасно, и все же мне жалко на вас смотреть. Ведь это самый настоящий блеф. У вас на руках ни одной сколько-нибудь значительной карты, мистер Холмс». – «Это вы так думаете». – «Не думаю – знаю. Позвольте мне вам кое-что объяснить. Мои карты настолько сильны, что я могу безбоязненно их раскрыть. Мне удалось добиться полного расположения мисс де Мервиль, причем даже после того, как она узнала обо всех моих неприятностях в прошлом. Я также предупредил ее, что, несомненно, найдутся и такие злостные интриганы – надеюсь, вы понимаете, кого я имею в виду, – которые попытаются заронить в ее душу зерно сомнения. Так что она готова к разговору с подобного рода “доброжелателями”. Вы, наверное, слышали о последствиях внушения с помощью гипноза, мистер Холмс? Теперь вы можете убедиться, как это бывает. Гипнотизм, поверьте, имеет гораздо более широкое применение, нежели развлечение публики глупыми фокусами. Поезжайте к мисс де Мервиль – она непременно вас примет. Ведь за исключением наших с ней отношений она во всем послушна своему отцу».
Поскольку говорить было больше не о чем, я, как мог, холодно простился с бароном и собирался идти, когда он неожиданно спросил, не знал ли я французского сыщика по фамилии Ле Брен и не слышал ли о постигшем его несчастье. Насколько мне известно, этот француз подвергся нападению бандитов где-то в районе Монмартра, был жестоко избит, после чего остался калекой на всю жизнь. Я так и сказал барону.
«Совершенно верно, – подтвердил он мои слова. – Кстати, по случайному совпадению, всего за неделю до этого он интересовался моими делами. Вам я этого делать не советую. Многие потом жалеют, что вовремя меня не послушали. В последний раз предупреждаю вас, мистер Холмс, оставьте меня в покое. Прощайте!»
– Вот так, Уотсон. Теперь вы в курсе событий.
– М-да, опасный тип.
– Очень опасный. Он, конечно, прихвастнул немного, но у меня есть основания полагать, что к его словам стоит прислушаться.
– А нужно ли вам вообще вмешиваться? Пусть бы женился себе на этой девице.
– Прежде всего, он уже преступник и должен быть наказан за убийство своей последней жены. Кроме того, вы забываете о нашем клиенте, Уотсон. Нет-нет, об этом не может быть и речи. Допивайте-ка свой кофе и поедем ко мне. Думаю, Шинуэлл осчастливит нас своим появлением.
Нас и правда ждал Джонсон, огромный, неуклюжий, краснолицый человек с явными признаками цинги. Во всей его непривлекательной внешности только живые черные глаза свидетельствовали о чрезвычайно хитром и коварном уме. Погружение в родную стихию прошло, очевидно, небезрезультатно, потому что рядом с ним сидела стройная молодая особа с огненно-рыжей шевелюрой. Лицо женщины, бледное и задумчивое, совсем еще юное, словно проказой, было отмечено печатью греха и страданий, которые, по всей видимости, неотступно преследовали ее в этой нелегкой жизни.