Зря Вован себе горло сушил. Ещё бы: Влом сроду не болел, а врачей видел только на освидетельствовании, перед заключением в СИЗО.
– Всё! – пожимает плечами Вован. – Ложишься рядом с прибором, прилаживаешь к вискам приёмники.
Шумы от пульса модулируют луч лазера, который направляется на дно прибора Козырева на девять часов.
– Утра или вечера? – интересуется Миха.
Не хочется ему дураком выглядеть. Вот он и спрашивает.
– А ты представь, что коромысло разноплечных весов стоит как стрелки часов – на шесть и двенадцать. А мы направляем отмодулированный вопросом луч лазера на девятку…
– Почему на девятку? – никак не может осилить текст Миха.
– Могли бы и на тройку поставить, – невозмутимо вмешиваюсь я. – Всё равно… Главное – посередине между нормальным положением коромысла и подальше от него.
Миха в последний раз опускает руку в ведро и убеждается, что оно пустое. Он с укором косится на меня. А я показываю ему остатки от рыбы. Не люблю я раков. После них животом маюсь, и возни с ними много…
– Ты это, – ворчит Миха. – Не тормози, Вован. Чего дальше-то?
– Всё, – с горечью признаётся Вован. – Мы с Юлькой пробовали – поворачивается стрелка, работает. Только не разобрать, что она сказать хочет.
– Стрелка поворачивается, то одним грузиком, то другим, – поясняет Юлька. – По всему выходит: контакт есть. Иногда «да», иногда «нет» при одних и тех же физических условиях. А вот, о чём мы спрашивали, – не знаем…
Тут уже я сам не выдерживаю:
– Как это?
И впрямь, чудно. Чтобы ответ был непонятен, – обычное дело, пивом запивать не надо. А вот чтобы не знал, чего сам спросил, такого со мной ещё не было…
– Да просто всё, – вздыхает Вован. – Ложишься рядом с прибором, закрываешь глаза, думаешь-думаешь. А лучше – спишь. Утром просыпаешься – стрелка на девяносто градусов от нормального положения ушла. Или в одну, или в другую сторону. То есть она ответила «да», или «нет», но о чём ты за ночь спросил – непонятно. Мало ли какие мысли были? Пробовали на бумажке записывать, а толку? Кто же знает, что там во сне делается…
– И даже неясно где у стрелки «да», а где – «нет»… – жалуется Юлька.
Видно, до нас с Михой разом «дошло». Потому как, не сговариваясь, вместе на Вована уставились. Вот идиот! Если бы Юлька со мной в сарае заперлась, уж я бы ей точно объяснил, что таки «да». А «нет» – это для мамы с папой.
Тут Миха возьми да и брякни:
– Так это вы в сарае запирались, чтоб физикой заниматься?
Юлька зацвела, опунцовела, кулачки сжимает. Вован тоже смутился. Вижу, надо что-то умное спросить. И срочно. Иначе скоро нам не до опытов будет.
– А кто отвечает? – спрашиваю. – Не стрелка же…
Ну, эти двое помолчали ещё минуту для важности, а потом Вован и сказанул:
– Точка отвечает.
– Пустая точка, – всё ещё хмуро, со злобинкой, уточняет Юлька. – Это и есть теория Козырева. Он её называл «причинной механикой». Только по мне, эту механику правильнее называть дискретной. Суть в том, что по этой теории существует мельчайшая точка пространства, которая настолько мала, что в ней, в этой точке, пространства уже нет.
– А что есть? – спрашиваю.
– Козырев полагал, что время. А мы думаем, что информация. Сдаётся нам, что в этой мельчайшей точке, в которой нет пространства, содержится вся информация о Вселенной. И если точку эту возбуждать, выводить из равновесия вопросом, то она для сохранения равновесия, начнёт генерировать встречные флуктуации, которые могут быть интерпретированы как ответ…
– Вот оно что… – глубокомысленно замечает Миха.
Но Вовану не до шуток:
– Мы точно знаем, что эта штука отвечает. Только фиг его знает, на какой вопрос…
– Так бы сразу и сказал, – вздыхает Миха.
Мне понятна его скорбь. Вместо того, чтобы наслаждаться жизнью после приёма пива, да под свежие раки, вставать и тащиться в такую даль… Но кайфоломы не знали жалости:
– Пойдём, Миха. И ты давай с нами, Кела. У нас ведь два прибора…
– Погодите-ка, – придерживаю учёный люд. – А мы-то вам, собственно, зачем?