– Так ведь объяснили же, – застеснялся Вован. – Мы пока только на себе пробовали: много мыслей, – не можем вспомнить, о чём спрашивали. Вот мы и подумали, что если вас поднапрячь, может, что-то прояснится…
– Понятно, – говорю. – Придурки понадобились? У вас, значит, умников, мыслей по три вагона с тележкой. Ну, а мы с Михой – бестолочи: полторы извилины на двоих? Одна-две мыслишки в год проскакивают, да и те адресом ошиблись?
– Нет-нет, – беспокоится Вован. – Не так Кела. Просто нужны добровольцы…
– Не парься, Заноза, – соображает Юлька. – Мы вам денег дадим.
– О! – говорю я. – И сколько?
– По чирику за ночь, идёт?
– Десятка? – я изо всех сил презрительно заламываю бровь. «Как бы не сломалась, – думаю, – как-никак поутру с Васильковскими играть нужно». – Мне вашей красненькой даже на «чернила» не хватит…
– Полтинник! – веско уточняет Вован.
– Полтинник?!
Миха даже подскакивает.
Вот чёрт деревенский! Да эту парочку в два счёта до стольника поднять можно было. Но Миха уже ни о чём, кроме халявного полтинника, думать не может:
– Да я ради науки…
***
Не обманули… Студенты не обманули, говорю.
В сарае и вправду, будто лазарет: две лежанки, приборы-циферблатики, кнопочки-рукоятки. Освещение, калорифер у входа. Всё чистенько, опрятно…
Да только хоть я академиев и не проходил, а цилиндр от кастрюли отличить сумею. Тем более, если кастрюль две и обе из набора тёти Евы. Ох, и визгу было! Когда дядя Василь, её бывший муж, по суду из гаража шестёрку выкатывал, и то не так орала, как месяца два назад истерила по причине пропажи своей утвари. Только испоганили студенты кастрюли: к боковым отверстиям штуцеры аргоночкой приварили, тройники накрутили – манометры с клапанами… Это, значит, они отсюда воздух откачивали. И про крышку стеклянную – правда. Через верх, там, где ручка пластиковая, ниточку внутрь опустили, герметиком замазюкали. А внутри – обычная вязальная спица и два свинцовых грузика на ней, на разных расстояниях от точки подвеса.
– Зря вы это, – пожурил студентов за самоуправство Миха. – Если кастрюли дырявить, в чём раков варить?
Спица в кастрюле висит, не шелохнётся. Даром, что грузила не слабые: в одном грамм сто будет, другой раз в десять поменьше. Да что им! Обе кастрюли к чугунным поддонам прикручены. У нас на Проме на таких подставках фрезерные станки стоят. Как это они сюда такую тяжесть дотащили? И с лазерами-брелками не обманули, и с докторскими слухалками…
А студенты стоят и гордо на нас посматривают. Вот, мол, какие мы умные. Да только чтобы спросить «не разбери что» и не вкурить, куда тебя потом с твоим вопросом послали, – большого ума не надо.
И в институте для этого учиться совсем не обязательно.
Зло меня разобрало – вот что. Уж такие они чистенькие, такие правильные. А мы с Михой, значит, быдло коммунальное? Лимита неумытая? Наверное, от этих самых мыслей я у них и спросил:
– А как вы думаете, профессора недоученные, отчего район наш чертановским зовут?
Скривился Вован. Сразу видно, – не знает. И Юлька опять пятнами пошла. Только у неё другое, на «профессоров» решила обидеться.
Молчат. Оба. Тогда я им издалека намёк делаю:
– «Чертаново» не от слова «чёрт», въезжаете? А от слова «черта». Выселки наши долгое время далеко за чертой города были. Это сейчас город на нас наступил и дальше пошёл, не отряхиваясь. Но мы-то – люди. Какой бы жизнь у нас ни была…
Тут уже Миха меня успокаивать сподобился:
– Зан, ты чего?
Видать крепко за свой полтинник волнуется. Не боись, Влом! – никуда эти воротнички от нас не денутся. И получишь ты свой полтинник, братела, да и мой в прицепе. Заноза подачками брезгует. Заноза чего надо – сам берёт…
– А вы в другую сторону пробовали? – дальше намекаю. – Не спрашивать, а слушать?
– Что? – разевает рот Вован.
– Как это? – вскидывается Юлька.
– Да, – говорю, – в институтах такому не учат. Могу по буквам: если мы не знаем, о чём спрашиваем, то, может, разберём, чего нам скажут?