– Кто? – беспокоится Миха.
– Ну, точка их ядрёная, – поясняю ему, и сразу злость куда-то девается. – Которая про нас всё знает. Сейчас ведь как: вы длинно спрашиваете. А точка коротко отвечает. А пусть она тоже побухтит. Какой вопрос – такой ответ.
Смотрю в их лица светлые и вижу: не догоняют.
– Представьте, вас всю ночь в цугундере о чём-то допрашивают, – объясняю ещё раз, – а наутро дают протокол подписать. А там всего-то два ответа на выбор даётся «да» или «нет». Как? Подпишете?
– Ёлы-палы, – стонет Вован. – Кела! Да тебе цены нет!
Ну, я молчу, бо скромный. Только почему же «нет»? В полтинник заценили…
Юлька тоже не скупится:
– Ты – гений, Коля. Ребята, вы посидите пока, а мы тут быстренько…
Ух, как им идея моя понравилась!
Как начали они про потенциалы да обратную связь судачить, что сразу стало ясно: без меня мировая наука ещё долго бы под забором отхаркивалась, да от большой дороги к вершинам человеческой мысли пряталась.
Приятно, конечно. Даже показалось на минутку, будто я в их тусовку попал. Будто я – как они. Учёный… Не шалам-балам… Батяня был бы доволен. До самой смерти ведь мечтал, чтоб из меня какой-то толк вышел. Только я думаю, что толк из меня вышел ещё в детстве, когда старшие в карты играли на мои подзатыльники. Они, значит, играют, а подзатыльники мне достаются. Толк весь и вышел. И куда-то ушёл. С концами. Наверное, уже тогда я карты полюбил. Сила в них…
– Я и паять могу, – говорю. – Образование имеется. Давайте, помогу чего надо…
– Значит так, – снисходит Вован до объяснений. – Ответ будем принимать не по среднеинтегральному равновесному положению стрелки-коромысла весов, а по флуктуации натяжения скручивания нити. У нас как раз и тензодатчики есть, и усилители. И головных телефонов парочка…
– С ума сошёл! – шипит Юлька. – Если ты о наушниках от папиного «панасоника»…
Можно, конечно, и дальше рассказывать, как они до ночи кричали друг на друга. Как перестраивали, перепаивали, переделывали…
Только остались мы с Михой в сарае. И сказать по правде, что там у меня в ушах нашумело – не разобрал. Выходил ночью до ветру несколько раз – это да, было. На то и пиво. Но наушники к соответствующим отверстиям на голове прикладывать не забывал. А как у Михи дело было – не знаю. Не конвой я брату своему.
***
Наутро, ещё четырёх не было, тронул меня за плечо Миха. И понял я, что дело дрянь.
В сарае – светло. Студенты подсветку включённой оставили. Вижу: Миха стоит ровно. Глаза широко открыты, да только не видит он меня. И такое впечатление, что ничего он не видит. Только я ведь тоже спросонок мало чего разберу. Знаете ведь, как бывает: поднять – подняли, а разбудить забыли. Но трезвость в голове – капитальная. Цельность какая-то. Непривычная.
Я такое впервые у глазника прочувствовал. Когда меня в детстве на очки пытались подсадить. Мама дорогая! Я чуть не завыл от ужаса. Так вот как они все, оказывается, выглядят! Люди-то! И отказался я от очков. Не хочу на такой мир смотреть. Лучше уж отсюда, из тумана, на него посматривать…
Я почему вспомнил тот случай, – такие же ощущения. Только не по зрительным делам, а по общему настроению.
И Миха. Стоит рядом с моим лежаком. Держит руку у меня на плече, а длань у него – ого! И говорит, задумчиво так:
– Николай, а где бы сейчас на рояле поиграть?
Сдурел брат, однако!
– Ты, Михаил, того, – говорю. – Остынь. Это у тебя вчерашнее пиво бродит. А для этих дел рояль не нужен. Уборная во дворе, а также щели между гаражами имеются…
– Нет, – говорит Миха. Кротко так говорит, будто с бабушкой своей, Ларисой Матвевной, царствие ей небесное, разговаривает. – Это не пиво. Это машинка твоего Козыря чего-то у меня в груди ворочает. Тошно мне, Коля. Помоги. До зарезу нужен рояль… Срочно.
– Где же я тебе, Миха, рояль найду? – спрашиваю ласково. – Пианино ещё куда ни шло. В детском саду стоит. Но рояль? Разве что у Сергеича в казино. Так до туда пёхом… и кто нас туда пустит?
– Ладно, – соглашается Миха. Будто уговорил я его. Сподвиг на что-то путёвое. – Пусть будет пианино. Только срочно. Во где стоит… – И на горло себе показывает.