Мужик зашипел, лошадка дёрнула, меня немедленно снова приложило лбом об бортик (как же эта дубина называется? слега? оглобля?) и мы — поехали. В памяти всплыло: «потрёхали рысцой».
Ещё один эффект с самых первых дней моего пребывания здесь — странные фокусы моей памяти. Типа вот этой фразы: «а не потрёхать ли нам рысцой?» Откуда это? — А фиг его знает! Всплыло…
Всякая хрень, попадавшаяся на глаза за время жизни, давно забытая — вдруг начала появляться и проявляться. Как старый негатив в «мокрой» фотографии. Иногда — интегрировано, большим блоком. Со всеми подробностями, включая вкус пломбира, который мы ели с девушкой, за которой я ухаживал в молодости. Я тогда очень успешно употребил фразу о Нгоро-Нгоро и особенностях использования слоновьего помёта. Пока девушка отвлеклась на совмещение полученной информации с собственным тезаурусом, я успел существенно продвинуться… в процессе ухаживания.
Но чаще фраза, картинка, формула или формулировка прорезывались в виде куска чего-то. Часто — непонятно чего. И самое скверное — этот процесс вспоминания был малоуправляемым.
Вдруг всплывает: «ортованадат итрия активированный европием». А куда, откуда, зачем…?
Позже я провёл немало времени, вспоминая всё вспоминаемое. Пытаясь собрать из разных кусочков что-то связанное.
Профессионалы называют такую прокачку — «массаж массивов». Актуализация информации. А куда ж без неё? Почти по Николаю Гумилёву:
Я лежал на спине и тупо смотрел на небо. Небо как небо. Очень чёрное. Очень звёздное. «Колючие звёзды». Наверное, надо было бы найти Большую Медведицу, определить направление нашего движения, засечь азимут и взять параллакс. Или наоборот?
Нашёл. Медведица. Большая…
Увы, в мозгах — полная пустота. В тот момент меня бы даже на роль древнего акына не взяли.
«Что вижу то и пою».
Видеть — вижу. А — что? Про что петь-то?
Чёрные, белые и серые пятна по сторонам начали раскладываться на составляющие. Глаза постепенно фокусировались. Стало ясно: мы едем по речной долине. Справа на невысоком обрыве — чёрный лес. Слева — тоже лес, но дальше. А между этими двумя чёрными полосами — белое пустое пространство. «Белое безмолвие». Безмолвие, но не беззвучие — скрипит. Снег…
Не могу сказать, как быстро до меня дошли эти простые мысли. Прежде на точность ощущения времени я обычно не жаловался. Однако здесь внутренние часы первым делом сломались. Напрочь. Хуже всего то, что у меня из памяти, из восприятия пропадали целые куски времени. Как при клиническом алкоголизме: помню, что что-то было, а ЧТО именно было — не помню.
Мучительное чувство.
Сани тащились, встряхивались, качались… От качки, скрипа полозьев, мелькания всего этого черно-белого пейзажа начало мутить. Чувствуя набирающие силу рвотные позывы, я завозился, примериваясь к низкому, скошенному назад, борту саней. Взгляд скользнул по ногам. И зацепился за необычную деталь.
Мои ноги были обуты в лапти.
Ме-е-е-едленно.
Повторим это вслух: я обут в лапти.
С минуту я тупо разглядывал наблюдаемое явление. Явление лаптей на МОИХ ногах. Потом поднял ногу и покрутил ступней, согнул ноги в коленках — точно, мои ноги. Постучал друг о друга — никакого эффекта. Дёрнулся их понадкусывать. На зуб попробовать. Но со связанными за спиной руками это несколько… затруднительно.
И моим мозгам снова наступил глубокий абзац… Очередной… Глу-у-убокий…
Я никогда… Нет, не так.
Я НИКОГДА в жизни не носил ЛАПТИ. Не потому, что неудобно, или у меня какие-то предпочтения, или там предрассудки насчёт этой обуви. Просто их не было в моей жизни. Знаю, что вообще-то есть. Где-то. Но в моем реале — нет.
Из того, что я видел — НИКТО НИКОГДА НЕ НОСИЛ ЛАПТИ.
Этот продукт кустарного промысла я видел один раз в далёком школьном детстве в краеведческом музее, куда нас водили всем классом. Второй раз — в виде украшения на автомобильном зеркале одного «братка».
Чудак решил легализоваться и отмолиться. Типа: «сменить масть» и изобразить не «нового русского», а «исконного, посконного, православного…». Как он потом удивлялся, когда понял, что попы берут не хуже ментов. И тоже — «дела не делают».