Лапти — это всё. Абзац, клинч, нокаут и «великий перелом» в одном флаконе. Ни разу в своей не сильно короткой жизни я не видел лапти на ногах человека. Кроме, разве что, этнографически-патриотически-исторически-костюмированных фильмов.
А тут два этих недо-лукошка на моих ногах. На МОИХ! Не по ту сторону кино-теле-видео экрана…
«Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!».
Никак не могу оценить последующий временной интервал. И мои действия в нем. Кажется, я тупо смотрел в небо, изредка поднимал то одну, то другую ногу, чтобы убедиться в факте наличия…
Факеншит! Факта наличия ЛАПТЕЙ на МОИХ ногах!
Может, глюк? Вроде, ничего такого не курил. Откуда такие галлюцинации?
Кажется, я хмыкал и изображал звучание мыслительного процесса. Кажется, мужики подавали голос, и даже разок вытянули меня по поднятой ноге кнутом…
Меня?! Кнутом?! «Вытянули»? Или правильнее — «перетянули»?
Маразм… Полный и безоговорочный… Как капитуляция фашистской Германии.
Потом как-то потянуло дымком, речка сделала поворот, чёрный лес на крутом обрыве отодвинулся вместе с обрывом. Появились какие-то посторонние звуки. Что-то нудно негромко выло. Как высокооборотная дизельная турбина.
Сани сделали поворот, остановились и… меня снова кинули — вытащили за шиворот из саней и бросили лицом в снег.
Какой-то он плотный. Слежавшийся. Это уже, скорее, наст.
Кто-то ухватил сзади за связанные руки, другой рукой — за шиворот и поволок меня мордой по снегу. Или — по насту? А разница? Я имею в виду — для морды лица.
Потом бросили. Подняли. Но не сильно — поставили на колени. Чем-то мерзким, одновременно и скользким, и колючим, но, безусловно, мокрым и холодным, вытерли лицо. Точнее — утёрли.
Когда вот так утирают — это уже не лицо. Уже — морда. Моя.
Рукавицей они так? Или какой-то деталью лошадиной утвари?
Чем-то утёртый я стал снова ориентироваться в пространстве. В этом заснеженном, мокром и холодном пространстве в пределах прямой видимости. Что вижу то и… то и не понимаю. Распознавание как-то ещё срабатывает, понималка… — клинит и стопорит.
Ряд мужиков. Человек восемь. Я — крайний слева. Все — на коленях. Руки связаны за спинами. Мужики — раздетые. Только рубахи и штаны.
Меня сразу начало трясти. От одного их вида — холодно же. А они ещё и без шапок. А пара — вообще босые! В такой-то мороз! И, похоже, недавно сильно битые. У соседа по шеренге кровь из носа текла и на бороде замёрзла. Борода светлая, кровь — чёрная. Кровавый замёрзший колтун в светло-русой бороде веником…
Яркое, запоминающееся зрелище. Наверное, хорошо помогает при сидении на диете. Для отбивания аппетита.
Следующий в ряду повернул ко мне голову и подмигнул. Правым глазом. Мне сразу снова поплохело — на месте левого глаза здоровенная кровоточащая опухоль. Свежая. Ещё сочится.
Тоже картинка… Диетическая…
Я отвёл глаза, посмотрел вперёд. Там какая-то чёрная яма посреди белого поля. И дымится.
Вершина тогдашнего моего мыслительного процесса: «раз была речная долинка, то под нами речка. На речке лёд. Яма во льду называется „полынья“. Или — „прорубь“. В ней — вода. Которая теплее воздуха. От воды идёт пар. Так что не дымится, а „парит“».
Полный пи! Эйнштейн, Ньютон и Ломоносов с Архимедом в одной упаковке. Нобелевка — гарантирована!
И это я, для которого построение логических цепочек — стиль и образ жизни, увлечение и развлечение! Источник хлеба насущного, наконец.
Между нами и полыньёй бревно здоровое валяется. А справа, вниз по речке, начинает светлеть.
Рассвет. Приходит. Или — наступает? Я бы сказал: подкрадывается. Поганенький такой. Тусклый медленный зимний рассвет.
Вообще, картинка типа: «Утро стрелецкой казни».
Пару минут эта мысль слабо шевелилась в мозгу. Потом дошло: ведь и вправду — похоже. На казнь.
Не, ну точно — кино снимают! Утро в России — каждый день. А вот «стрельцов» для публичной казни… Только в кино.
Как я сюда вляпался — не знаю. Не помню. Но кино — это же все объясняет! И дровни, и пинки. И лапти. Попал, сдуру, во что-то исторически-этнографическое. Порка — для достоверности, декорации — для натуральности, морды разбитые — от визажистов с гримёрами. Имеет место массовое интегральное вживание в синкретическую личность… Станиславский с Немировичем и Данченком плачут в сторонке. Съёмка кровоподтёков скрытой камерой на весь экран, и свист кнута в псевдо-квадро.