Так что, я — один человек на весь этот мир? Что один такой — точно. Другого такого здесь нет. Факт. Но если меня от такой «людcкости» или там, такой «человечности» просто трясёт и выворачивает — я кто? Нелюдь?
Снова нахлынула тоска одиночества. Уже не от потери своего мира. Родного, любимого, знакомого… Потери уже и этого, нового, обретаемого мира.
Это не мой мир. Предки — да. Может, и мои такими были. Всякие достопримечательности — да. Этнография с парфюмерией — можно понять, принюхаться, перетерпеть. Но то, что эти люди делают…
Нет, всё-таки, в мире этих людей я — нелюдь. Я так — не могу, не хочу и не буду. Это всё дикость и пакость. А предки — скоты. И ведут себя по-скотски. Дарвин неправ: мы не от обезьяны произошли. Мы произошли от сволочной мерзкой двуногой скотины. В данном конкретном — «святорусской». При всем моем уважении и толерантности.
Трясло уже по-настоящему. Озноб переходил в судороги. Зубы стучат.
Чтобы расслабиться и согреться пошёл искать парашу. Такое вот развлечение. Хоть открой глаза, хоть закрой — одинаково. Пополз — темно. Раз камера — должна быть параша.
«И место твоё — у параши» — наш фольклор, наша народная мудрость.
Нашёл — колода, вкопанная в землю. В середине дырка — голову не просунешь. Верх гладкий, отполированный. Множеством задниц. Чистенько. Воспользовался местными удобствами. Правда, взамен туалетной бумаги пришлось одну портянку на куски порвать.
И ничего больше в подземелье нет. Бревенчатые стены, пол земляной чисто выметенный. В одной стене — дверь деревянная запертая. Значит — не поруб. В порубе вход на потолке. Темница… Полная темнота. И тишина. Ни животных, ни насекомых. Космос. Пустой. Без звёзд, комет и космонавтов.
Хочется есть и пить.
Ну, голод — ладно. На третий день пройдёт, а вот вода… Сухо. И в горле, и вокруг.
Нетипично. По жанру должно быть сыро и капать.
Пробовал улечься на голой земле. Опять не по правилам: должна быть охапка старой прелой сырой соломы. Пришлось пристроиться спиной к стенке. Так, сидя, и задремал. Не надолго.
Проснулся свернувшимся калачиком на земле. От боли во всех мышцах — судорогой сводит.
Покряхтел, развернулся, размял тело, даже попрыгал в темноте. Уселся и снова цикл: дремота, сон, боль…
Пытка… Темнотой, тишиной, жаждой, голодом, недостатком тепла, лишением сна, болью во всех частях тела…
Пытка самим собой.
Оставь человека одного — и он сам по себе сдохнет. Запытает. Себя. Мучительно. Так и я: не хочешь принять этот мир, воротит быть «холопом верным», пытаешься остаться самим собой, даже в чужом месте, в чужом теле — сдохни. Сам — от себя.
Чувство времени я потерял довольно быстро. И — связность воспоминаний.
Тишина. Слушаю. Вслушиваюсь… Всё сильнее… Шорох… Идут! Сейчас за мной… Нет. Это ток крови в ушах. Ни звука…
Потом пошли галлюцинации.
Сперва звуковые. Музыка где-то, голоса неясные… далёкий женский смех…
Нет, почудилось.
Потом — зрительные. Что-то увидел. Краем глаза. Что-то промелькнуло. Какая-то паутинка. На краю зрения. Какое-то пятно. Чёрное на чёрном… Судорожный страх… Судорожное вглядывание в темноту. Изо всех сил раскрываю глаза. Не моргаю.
Ничего. Можно закрыть глаза, можно открыть — одинаково.
Потом — тактильные. Что-то мягко коснулось предплечья. Мышь, крыса?!
В панике дёргаюсь, вслушиваюсь в тишину, вглядываюсь в темноту. Сердце колотит где-то у горла. Страшно. Непонятно чего… Потому и страшно, что непонятно…
Успокаиваюсь, задрёмываю.
Просыпаюсь от собственного крика — сводит ногу. Больно. Пытаюсь расслабиться. Успокаиваю дыхание, стараюсь не думать о сведённой икроножной, не обращать внимания на эту боль. Вот сейчас отпустит, вот сейчас пройдёт…
Не проходит.
Очень больно. Безысходно больно. Больно навсегда.
Приходит паника, ощущение собственного бессилия. Вот так и будет всю жизнь. Зажатая до каменного состояния мышца. Идиотски оттопыренный, окаменевший большой палец ноги. Который просто режет болью.
Размять, помассировать.
Для этого нужно подтянуть ногу, согнуть её, чтобы дотянуться.
Любое шевеление — зажим усиливается. Рывками.
Судорога простреливает тело аж до скрипа собственных зубов. Больно. От попытки массажа такая… боль. Вою, переворачиваюсь на спину, бью этим своим окаменевшим пальцем, всей стопой в стену.
Ещё. Ещё! Сильнее!
Выбиваю одну боль другой.
Вроде, отпустило.
Стою на коленях, упёршись лбом в бревна. Весь мокрый, дрожащий. Стук сердца успокаивается. Ну, вот и хорошо, ну вот и прошло. По спине — не то струйка пота, не то чья-то мягкая мокрая лапка.