–Опять эта отрава? – простонала четвёртая, а пятая протянула Карси вскрытую банку. Шкварчащая каша обдала паром, а пятая с улыбкой шепнула:
–Может она всё-таки отравится?
–Ага. Мечтай, Пятачок, мечтай.
Карси улыбнулась дружеской перепалке, убрала маску и поблагодарила. Жестяная банка и ложка теплом согрели замёрзшие руки.
Так и сидели. Третий с шестым обосновались на лавке. Уминают порции за столом, разглядывают странные ржавые колья столешницы. Пересыпают вечернюю тишину древними анекдотами. Второй помалкивает, сверлит взглядом потрескивающий камин. Четвёртая вышагивает из угла в угол.
–Вы давно вместе? – спросила Карси у примостившейся рядом брюнетки. Та мотнула черной волной, откинула длинные пряди за спину и, прожевав, шепнула:
–Укомплектовали позавчера. – Улыбнулась четвёртой, – тогда и познакомились.
Карси кивнула. Вслушалась в очередную бородатую шутку и спохватилась:
–А восьмой где?
–Снаружи. – Брюнетка облизала ложку и продолжила, – Он первый дежурит, сиятельная госпожа.
А Карси хмыкнула про себя: ага, вся прям сияю.
Поужинав, группа расчистила место вокруг стола и улеглась спать.
Дрова прогорели. Раненый дёргается во сне, поджимает перебинтованную ногу. Второй похрапывает. А Карси как вспомнила о сестре – так перенервничала, что сон не идёт. Да и темнота. Не такая как в трущобах – холодная, сжимающая стилет. Нет. Совсем нет. Спокойная, ждущая. Изучающая чужаков. Она здесь хозяйка. Вместе со скребущимися под полом коготками, со сверкающей в лучах Сойрис в провале соломенной крыши серебристой паутинкой. Покачивающейся. С крошечной черной капелькой текущей по серебряной ниточке вниз.
Карси привстала на локте и капелька замерла. Еле уловимые шорохи вокруг стихли, и темнота уставилась сотнями невидимых глаз. Так показалось Карси. Сердце стукнуло тревогой. Капелька дрогнула, и любопытство взяло верх – Карси поднялась. Крадучись пошла к паутинке, а капелька потекла вверх. Так разве бывает? Под ногой хрустнуло сухой корой. Чавкнуло липким. И Карси замерла. В лучах Сойрис паутинка блеснула серебряной ниткой. У капельки сверкнули бусинки-глаза. Мелькнул крошечный трилистник на спинке и, придушив писк, Карси вцепилась взглядом во тьму старого домика. Паук! Сойрис стыдливо укрылась за тучу. Темнота, хоть глаз выколи! Карси на ощупь прокралась к фонарю на столе. Прохрустела по странной коре. Холодеющие пальцы нашарили кнопку и в ярком свете…
Вопль паники всколыхнул птиц с сонных деревьев. Карси зажала рот, сдавливая рвущийся писк: пауки! Только вокруг камина их нет. Пауки! Большие, маленькие. Вся группа вповалку. Карси отскочила к камину. – Подъём! – Попыталась стряхнуть с ноги огромную тварь, но та, вцепившись лапками, дёрнула брюшком и пробила плотную шоколадную ткань тонким жалом. Хрустнула от удара рукояткой стилета.
Карси в панике заорала:
–Восьмой! Восьмой!
Ни звука снаружи. В домике все лежат. Часового не слышно. Бедро жжет. По телу разливается свинцовая слабость. Что делать? Сознание плывёт, а Карси отчаянно цепляется за жизнь, – их нет вокруг камина! Они… Они боятся тепла?! – Рухнула на немеющие колени, подцепила кусок ржавой жести и начала выковыривать из камина залу. Угольки яростными защитниками поскакали по полу. Зафыркали. Зашипели. Дымом разогнали сонмы маленьких и огромных – с кулак – серебряных пауков.
Куда кидать угли не видно – в глазах пелена. Карси на ощупь нашла чью-то ногу, попыталась подтащить ближе в спасительный тёплый круг. Не выходит. Ватные пальцы не слушаются. На ощупь отползла к стене, кое-как прикрылась трухлявой ветошью, и сознание ушло в вязкий мрак. Сверкнуло золотом маски высокого старика. Выплюнуло.
–О-о-от та-а-ак, жратиньки! – звук удара вырвал из забытья. Карси испуганно открыла глаза и выглянула через прореху истлевшей ветоши. Огромный мохнатый бугай в драных портках до хруста врезал в челюсть привязанного к крюкам на стене шестого. Стонущий парень осел. Затих в косых утренних лучах из окна. Бугай-полузверь освободил узлы, стягивающие руки шестого, пушинкой поднял безвольное тело и доски заскрипели под лапами вразвалочку потопавшего к столу гостя. Под скрип половиц Карси осмотрелась. Все здесь, коме седьмого. Весь отряд привязан к крюкам и отходит от паучьего яда.