Но Рея встряхнула за плечи:
–Очнись! Ты тут консул. Вот консулом и представляйся.
Вот же дохлая крыса! Каких-то три дня назад за такое глотку могли перегрызть: консулом! Язык бы не повернулся. И Карси сглотнула. Пискнула:
–Сдурела совсем?
–А чего ты теряешь? – всплеснула руками Рея. И что-то такое в этих словах… безвозвратное. Жизнь или смерть. Карси она или… игрушка? Кукла? Как та, перевязанная куском мешковины щепка у Асти? И имя дали новое… Эли… Но память подкинула придающее силы: контракт! И Карси стиснула кулаки, высунулась из-за плеча призрака. Выпалила:
–Эленика Тизария Кассия.
–Род? – булькнул дрон. Ствол спрятался.
–Бортоллия.
Ещё два дрона покинули оцепление и мирно зависли над домиком.
Когда солнце доковыляло к зениту, а ветерок стал неприятно поджаривать, с неба упала широкая тень. Чистильщики разлетелись огромным кругом, и на бетонное крошево опустился патрульный челнок. С откидного трапа выскочили стрелки. Рассыпались в валуны, и навстречу спустился Бозвар в неизменно безупречной чёрной форме офицера порядка.
Широкий кулак прижался к груди:
–Консул. – А Карси трясет от чистильщиков в ясном небе – тело шипит воспоминаньем ночных трущоб.
Рея поднялась с валуна. Измождённое переходом лицо исказила вымученная улыбка. Шепнула Карси на ухо:
–Билетик до дома есть? – и махнула Третьему, мол, сворачиваемся.
Стрелки прикрыли посадку. Патрульный челнок заурчал двигателем, и дроны выстроились вокруг редкой сферой охранного построения. Бот, зараза, решил: самый умный, – пристроился на бронированной крыше, а в салоне челнока тишина. Тишина, дохлый бот, хоть крысу до прощального писка души. Карси пристроилась у окна в неуютном салоне. Рядом откинулась на спинку жесткого кресла Рея. Протянула:
–Славненько прогулялись.
Славненько?.. Может и славненько, вот только вопросов больше, чем Карси получила ответов. Да ещё это Элино, – твоя группа – колония в миниатюре. Нельзя спасти всех… Ч-чёрт. Вот что она вообще хотела сказать? Что Четвёрка сдохнет?! Что внучку Марика не уберегу?! Дохлая крыса… бот дохлый… Оно того стоило? Ещё этот длинный в золотой маске ночами. Карси сжалась в неудобном кресле. Память швырнула жилистым шестым на столе, прожженным молчуном восьмым. Улыбкой Четвёртой, седой головой старика на коленях. Оно того стоило? Стоило?! Рядом остановилась широкая тень и Карси сфокусировала замутнённый слезами взгляд на опустившемся в кресло напротив Бозваре. Офицер отчитался:
–Вас ждут в резиденции, консул. – Присмотрелся к блестящим ресницами покрасневшим глазам «консула» и вынул из нагрудного кармана идеально белый платок. Добил твёрдым как скала: терять больно, я знаю.
Карси закусила губу. Подбородок предательски затрясся, а Бозвар ушёл.
Зараза… С ресниц по перепачканным пылью щекам потекли горячие слёзы. Это ему? Ему больно? Знает он? Да что он знает, вообще? Отстреливает в трущобах таких вот, как Асти, как Марик и ему больно терять, да? Кого терять? Ради чего? Спасающая шкуру нищенка, разве ради шестого или молчуна, консула или Реи прошла она через ад первого уровня? Разве молила богов о такой заботе? Такой?! Разве она кровавая Сойрис, жнущая жизни? Нет. Нет! Асти – вот ради кого можно пройти через ад. И узнать, в конце концов, что же случилось с отцом. Зачем он, все они, рискуя жизнями семей, бежали неизвестно откуда? – Карси вытерла слёзы и платок из белого стал серо-чёрным. – Нужно попытаться пробиться сквозь завесу молчания. Узнать. Выведать. Сшелушить ложь с правды далёких событий, а значит путь к консулу. Карси промокнула глаза и решила: к консулу!
Челнок стремительно набрал высоту.
В полупрострации, мучаясь тяжёлыми мыслями, Карси не выдержала. Бессонная ночь взяла своё. Голова склонилась на плечо Реи и Карси потерялась в кошмарах. Очнулась – Рея манит к иллюминатору: закатные лучи бьют в глаза. Блики зеркальных зданий переливаются живыми проекциями рекламы, отражением огромных деревьев. Внизу газоны гигантских парков. По дорожкам снуют крошечные разодетые человечки. Ну и высотища же, дохлый бот. Даже аляповатые полумаски на лицах почти не видать. Не в силах смотреть на роскошные наряды барышень Карси откинулась в кресло. Как же больно смотреть на чистоту и достаток, когда вокруг всю жизнь грязь, ненависть. Ни зависти, ни обиды: чувство горечи и стыда комком сжалось в груди. Почему только им всё? И комбинезон грязный, и память подсовывает перештопанные обноски. Что, нищенка в трущобах не человек? Желания работать нет, что ли?