В метре от двери у меня была одна мысль — только бы не заперто!
Непослушными пальцами жму на ручку. Раздаётся щелчок замка, но дверь не поддаётся. Ещё один глубокий вдох и рывок на себя. Не получается.
Вот ты дура!
Ещё раз жму на ручку и толкаю вперёд. Дверь открывается. Правила пожарной безопасности перечитай, неуч!
Выйдя из холодильника, тут же стекаю по стенке на пол без сил. Прикладываю руку к животу, пальцы становятся алыми от крови. Швы могли разойтись. В глазах мутнеет, в ушах звенит и, кажется, я отключаюсь.
Борис Васильевич, вам надо камеру напротив морга повесить, у вас мертвецы по коридорам шастают, — возвращаюсь в сознание.
Ни одной живой души.
Как же это смешно звучит, — смеюсь про себя.
Идти сил нет — ползу. Но этот коридор, сука, бесконечный, а с виду метров пятнадцать. Пока добираюсь до двери, проваливаюсь в обморок раз пять. Очухиваюсь каждый раз на полу. Содранные колени и ладони невыносимо горят. Хныкаю, прижимая их к себе.
— Неужели здесь совсем никого нет? — срываюсь на слёзы в отчаянии.
Вот она дверь, до которой я так долго ползла. Толчок и она открывается. Перетягиваю своё тело через порог и попадаю на лестницу между этажей.
— Твою ж мать… — понимаю, что я, скорее всего, где-то в подвале, а мне надо туда, наверх. — Помогите! — кричу, но даже я понимаю, что голос очень слабый.
— Кто тут? — слышен тихий вопрос и осторожные шаги по лестнице.
Господи, неужели меня кто-то услышал?!
— Я. Помогите…
Вниз спускается какая-то пожилая женщина, застывает ненадолго между лестничными пролётами. Глаза становятся больше, а лицо бледнеет. Она падает в обморок.
— Ёбаный в рот… — срывается с моих губ ругательство.
Полгода не материлась, но тут не до церемоний.
— Женщина, вы там как?
Тишина в ответ.
Звездец! Перепугала до чёртиков человека.
Ещё бы! Если меня отправили уже на тот свет, то моё чудесное возвращение повергнет любого в шок.
Рано или поздно сюда кто-нибудь всё равно спустится, или эта женщина очнётся и меня найдут. Пятясь спиной, доползаю до угла и откидываюсь на стену. Так лучше… Так отдохнуть можно. Только болит очень живот, и кровь сочится через бинты. Я снова в отключку.
Резкий запах ударяет в нос и приводит в сознание.
— Фу… — пытаюсь слабо отмахнуться.
— Живая. А ты говоришь мёртвая, — говорит мужчина кому-то.
Надо мной двое в форме охраны и та самая женщина, что в обмороке была.
— Да говорю тебе, умерла она вчера днём, вся больница в курсе, — шепчет санитарка. — Я как увидела её на полу, так и сама того, — слегка присвистнула.
— Филипповна, ты опять в процедурке спирта хряпнула? Шевелится, видишь же. Значит живая. Тащи каталку, к хирургам повезём, пусть смотрят. У неё швы разошлись.
— А можно меня к главврачу? — еле шевелю языком.
— Не можно. Он сам явится, поверь мне, — подхватывает меня на руки один из мужчин.
— Борис Васильевич! — кто-то настойчиво теребит за плечо.
— Ммм… — отмахиваюсь, как от назойливой мухи.
— Борис Васильевич! У нас тут такое творится! — переходит на тон выше.
Открываю глаз и смотрю на медсестру из хирургии. Мозг плохо соображает после выпитого коньяка, тело болит от того, что заснул прямо за столом, сложив голову на руки.
— Что ещё? — трясу башкой, но виски сдавливает боль.
— Мы вам уже два часа звоним, а вы не отвечаете…
Переворачиваю телефон, лежащий на столе. Сдох бедняга без зарядки.
— Думали вы дома, — продолжает. — А потом охрана сказала, что не уходили. Я сюда.
— Короче.
— Это видеть надо, на слово вы не поверите, — тяжело выдыхает.
— Попробуй, — смотрю в сторону дивана, на котором в неестественной позе спит Гордей.
Нахерачились мы с ним вчера знатно.
— Идёмте, и сами увидите.
Прежде чем выйти из кабинета, подхожу к Дэю и подставляю палец под нос. Дышит.
Ну и отлично.
Голова гудит, в лифте хватаюсь за неё и держу, чтобы не лопнула.
Мы поднимаемся на восьмой этаж, к реанимациям.
Назарова ведёт меня за собой аккурат к той палате, что для Макс готовили.
— Посмотрите, Борис Васильевич, — кивает на дверь.
— Я что пустых палат не видел никогда?
— А она не пустая…
Кого, блядь, без моего распоряжения сюда положили? — дергаю за ручку и вхожу, с желанием наорать.