— А я уже считал, что вы и думать забыли об этом, — заметил он.
Целая неделя миновала с того дня, когда он начал рассказывать ей, как его захватили в плен индейцы. В последние дни она почти не видела его. Хоуп все время был занят: то он о чем-то советовался со своей тетей, то таинственным образом исчезал неизвестно куда. Он уходил из Бланшар-Хауса раньше, чем Беатриса садилась завтракать, а возвращался уже после обеда или совсем поздно вечером. С одной стороны, ей нравилось такое положение: Хоуп и дядя Реджи почти не видели друг друга, но, с другой стороны, она скучала без Хоупа, ей не хватало его остроумных или язвительных замечаний.
— Нет, — тихо сказала она, — разве можно такое забыть? Никогда в жизни не слышала более страшной истории.
— Странно. Зачем вам просить меня вспоминать те ужасы, которые я хочу забыть? К чему вам лишние переживания?
— Я хочу знать, — промолвила она.
Беатриса растерялась. Она действительно не могла объяснить, зачем ей это нужно. Она хотела знать, через какие испытания ему пришлось пройти, но не из-за праздного любопытства. Он вопросительно взглянул на нее:
— Я не понимаю вас.
— Я сама не понимаю, — призналась она с улыбкой. Хоуп то ли пробухтел что-то, то ли хохотнул в ответ.
Она с недоумением взглянула на него, но его лицо уже успело принять обычное суровое выражение.
— Когда мы пришли в лагерь индейцев, Састаретци раскрасил мое лицо в черный цвет, символ смерти. Он хотел сказать, что я должен умереть. Он набросил петлю на мою шею и потащил за веревку. Время от времени он издавал воинственный клич, тем самым, давая понять своим соплеменникам, что привел домой пленника.
— Как это ужасно! — Беатриса поежилась.
— Да, пленником быть тяжело. Своим криком Састаретци хотел еще сильнее запугать меня, он хотел прогнать меня перед жителями деревни.
Хоуп умолк и остановился. Перед ними была огромная грязная лужа во всю ширину улицы. Беатриса не успела моргнуть глазом, как он подхватил ее, словно перышко и без всяких усилий понес на руках.
— Милорд?! — возмутилась она.
Хоуп выбрался из грязи на чистое место, но на землю ее не опускал. Он слегка нагнулся и заглянул ей в глаза.
— Что? — не без иронии спросил он.
Она дышала часто и прерывисто, видя перед собой поблескивающие темные глаза и чувствуя, как крепко обнимают ее тело мужские руки.
— Сию минуту поставьте меня на землю, — прошипела она. — На нас ведь смотрит вся улица.
На них действительно смотрели, причем во все глаза. Дамы хихикали, прикрывая лицо руками. Мимо проехала повозка. Кучер, вытянув шею, то и дело оглядывался на них.
— Ну и что? — с безразличным видом спросил Хоуп.
— Лорд Хоуп, прошу вас.
Он, нисколько не торопясь, опустил ее на землю. Какое сумасбродство! Без всякого повода?! Неужели ему хочется, чтобы его считали сумасшедшим?
Беатриса смущенно кашлянула и, немного придя в себя, спросила:
— Что означает «прогнать перед жителями деревни»?
— Так индейцы обычно встречают захваченных пленников. Жестокий и дикий ритуал. — Хоуп предложил ей руку. Не желая его оттолкнуть от себя, она оперлась на нее. — Пленники должны пройти или пробежать между выстроившимися в два ряда жителями деревни.
— Не вижу, что тут плохого. Он усмехнулся:
— Дело в том, что они при этом бьют его, пинают ногами. Кто послабее, кидает в него палки и камни.
— А-а… — смутилась Беатриса. — А что потом, когда пленник пройдет строй индейцев до конца?
— Это зависит от его возраста. Если он еще молод, почти ребенок, то ему оставляют жизнь, и он становится членом племени.
— А если пленник — взрослый мужчина?
— Чаще всего его подвергают пыткам, а затем убивают.
У Беатрисы перехватило дыхание. Его голос звучал спокойно и буднично, будто в его словах не было ничего страшного.
— Вас… — Нет, она все-таки должна знать, что было с ним дальше, для того чтобы понять, почему он так сильно изменился. Ей надо было представить себя на его месте, влезть в его шкуру. — Вас подвергли… — Не договорив, она умолкла.
— Нет, в тот день меня не пытали. — У него желваки заходили на скулах.
На ее глаза навернулись слезы, но она сумела сдержаться. Нет, только не это. Нельзя было представить, чтобы столь благородного человека подвергли истязаниям. Какое унижение! Она чувствовала, что ему не удалось избежать страданий, но сейчас она не была готова к тому, чтобы услышать его собственное признание, — это было выше ее сил.