Их было восемь. Недавно состоялся суд. Шестерых посадили на пять лет за решётку, а двоим дали два года условных. Это были Тим и ещё один. У них был один адвокат, и он доказал, что они оба стояли в стороне и не били Даню. От причастия к изнасилованию их не смогли оправдать, потому что папины гости всё видели. Папа ничего не смог с этим сделать. За Тимура Орлова, кажется, впряглись какие-то силы выше него. Жизнь несправедлива, однако. Но главное, что их всех наказали.
На суде я впервые увидела их лица. Я увидела и тотчас отвернулась. Не могла на них смотреть. Они, видимо, тоже. Но Тим смотрел. Он с того момента, как вошёл, не отводил от меня взгляда. Того ястребиного взгляда янтарно-карих глаз. Мне до сих пор не по себе при воспоминании об этом.
Я успокоилась, дыхание пришло в норму. Нужно было собираться в школу. От кошмара я вскочила на десять минут раньше будильника.
На кухне пахло варениками. Обожаю их. Я знаю, что мама для меня их приготовила. Когда я вышла из комнаты, мама провожала папу на работу. Да, он решил, что ему рано на пенсию, и остался в отделе.
— Вареники! — с возгласами я вошла на кухню.
Я обняла маму и села за стол, предварительно умывшись. Мама так добро улыбалась мне.
— Так давно не видела, чтобы ты улыбалась, — сказала она мне задумчиво.
Правда? Я сейчас улыбаюсь? Если честно, я и сама забыла, как улыбаться. По-настоящему улыбаться. Но сейчас я была в какой-то мере счастлива. Счастлива от того, что у меня есть мама, папа, вареники, и всё хорошо. С некоторых времён я начала ценить это спокойствие и домашний уют. Не это ли счастье?
Я принялась уплетать завтрак, а потом начала собираться в школу. Всё как обычно. Но сегодня было лучше. Каждый день я чувствую, что мне лучше.
— Как самочувствие? Всё хорошо? — поинтересовалась мама, как интересуется каждый день.
А с чего бы всё должно быть плохо? Руки, ноги на месте, я жива. Кажется, всё прекрасно. Я кивнула и поцеловала маму в щёку. Я хотела уходить, но тут вдруг что-то упало и разбилось. Я встрепенулась. Мурашки пошли по коже. Сердце бешено колотилось.
Мама уронила стакан, случайно задев рукой. Она обеспокоено взглянула на меня, но ничего не сказала. Исключая тот факт, что я боюсь каждого шороха, стараюсь избегать людей, всё замечательно.
— Забыла сказать. Родители Данилы позвонили мне вчера вечером и сказали, что тебе можно проведать его. После школы можешь пойти, — послышался мамин голос из кухни, когда я одевалась в прихожей.
Наконец-то, мне можно его навестить. Он несколько дней в реанимации пролежал. Но теперь, говорят, что он идёт на поправку. Сегодня сама увижу. Расскажу, как Карамельке у меня живётся. Да, я взяла это милое лохматое чудо себе, пока Даня в больнице. Его родители не могут выгуливать собаку, потому что загружены на работе. Наши семьи сблизились за этот месяц, хотя они должны были бы меня ненавидеть. Ведь это я отчасти виновата, что их сын в больнице с порванным желудком.
После школы я прямиком направилась в больницу в приподнятом настроении. Я не знала, о чём говорить с Даней, но мне очень хотелось его увидеть.
Перед входом в палату я дала себе слово, что буду улыбаться, как бы не были мне больны воспоминания. Он не должен видеть меня подавленной. Он не должен знать, в каком состоянии я была весь месяц.
Я открыла дверь. Он лежал весь перевязанный в бинты. Такой бедный и беспомощный. Перед глазами сразу всплыли картинки, как он лежал безжизненный, свернувшись в комочек, в своём кремовом пальто. Тогда я думала, что он умер. При этих мыслях я еле сдержала слёзы. Лея, ты обещала себе, что будешь улыбаться!
Мне казалось, что он спит, поэтому я на цыпочках прошла к его кровати. Он распахнул свои длинные белые ресницы и долго, недоумевая, смотрел на меня, потом лучезарно улыбнулся.
— Ты пришла, — прошептал он.
— Я не могла не прийти.
Сначала мы сидели и улыбались друг другу, как дурачки, не зная, что сказать. Но потом разговор завязался сам с собой. Мы не говорили о том случае. Говорили о чём угодно только не об этом. Говорили о всяких мелочах. Оказывается, мёртвую муху можно оживить, если положить в сахарную воду. Даня сам пробовал. Надо тоже дома попробовать.
— Знаешь, когда выйдешь из больницы, я тебе Карамельку не отдам, — шутливо, улыбаясь, проговорила я, — Я к ней так привязалась.
— Значит, нам придётся как-то решать эту проблему, — таким же тоном сказал он, — Одна неделя она у тебя, другая — у меня. Или… жить вместе…
Я перестала улыбаться. Это была шутка, или он сейчас серьёзно?