Раненый все время находился в глубоком обмороке. Вдруг он пошевельнулся, открыл глаза и, увидев доктора Беренда, стоявшего у постели, тихо спросил:
— Приходит мой конец, доктор?
Беренд обменялся взглядом с Джен; она попросила его скрыть истину, а потому он подошел к больному и сказал:
— Ну, дело не так плохо, Фридрих, хотя вы и серьезно ранены.
Фридрих был в полном сознании; он видел, как доктор переглянулся с «американской мисс».
— Можете не скрывать от меня правды, — проговорил он, — я не боюсь смерти. Вы, кажется, говорили, мисс, — обратился он к Джен, — что мой господин погиб?
Джен в отчаянии закрыла руками лицо. Она испытывала двойные мучения. Сама она не в состоянии была шевельнуть ногой, на ее глазах умирал из-за нее ее родной брат, и, быть может, в эту минуту истекал кровью Вальтер, а она чувствовала свое полное бессилие и не могла ничем им помочь.
Фридрих понял молчание молодой девушки.
— Мой господин погиб, тогда и мне незачем жить на свете, — спокойно и решительно произнес он. — Я знал, что не увижу его больше, когда прощался с ним, я все равно не мог бы жить без него.
Раненый снова закрыл глаза и лежал неподвижно, как раньше. Доктор подошел к Джен, склонился над нею и тихо прошептал:
— Я могу успокоить вас только тем, что неизбежное совершится почти без страданий. Если вы хотите сообщить ему что-нибудь, поторопитесь!
Беренд ушел к другим раненым. Жестом руки Джен попросила и Аткинса удалиться. Теперь брат и сестра остались одни.
Молодая девушка низко склонилась к изголовью Фридриха. Его лицо приняло обычное выражение, только было усталым и смертельно бледным. Он, по-видимому, действительно не страдал. Джен чувствовала, что, открывая ему тайну, нужно быть осторожной, чтобы слабая нить жизни не порвалась еще быстрее от радости, чем от страдания, но она знала, что сумеет выполнить эту задачу. На свете было лишь одно существо, которое в состоянии было лишить ее обычного самообладания, а теперь, у постели умирающего брата, она могла владеть собою и не хотела, чтобы он ушел в вечность, так и не узнав никого из родных, не видя возле себя близкого человека!..
— Фриц! — тихо прошептала она.
Раненый открыл глаза. На лице его появилось удивленное и довольное выражение; по-видимому, это имя, которое Джен так боялась услышать из уст Вальтера, напомнило ему о чем-то хорошем.
Молодая девушка еще ниже наклонилась к Фридриху и, нежно взяв его за руки, произнесла:
— Вы рассказывали мне в парке о своей юности. Вы совершенно не помните ваших родителей?
Фридрих покачал головой:
— Очень мало. В моей памяти остался большой пароход, я шел туда с отцом, чтобы уплыть в Америку. Вдруг отец выпустил мою руку и послал к матери, которая была впереди. Затем вдруг отец и мать исчезли; я стоял один на какой-то узкой улице, наполненной чужими людьми. Я, должно быть, сильно кричал, плакал и успокоился лишь тогда, когда старый Эрдман взял меня на руки и отнес к своей жене. Вот все, что я помню о своих родителях.
— И вы никогда больше не слыхали о них?
— Никогда! Они, верно, умерли в Америке или забыли меня. Мною никогда никто не интересовался, за исключением моего господина.
Джен крепче сжала руки Фридриха и возразила:
— Нет, Фриц, ваши родители не забыли вас; они тщетно разыскивали вас и были страшно огорчены, что никак не могут найти. Они готовы были отдать все свое богатство, лишиться всего, что имели, лишь бы увидеть вас, но вы точно в воду канули.
Фридрих разволновался. Он сделал попытку приподняться.
— Вы, может быть, знали моих родителей, мисс? — спросил он. — Может быть, вы встречались с ними в Америке?
— Они умерли! — грустно ответила Джен. Голова Фридриха устало опустилась на подушки.
— Я так и думал! — прошептал он.
Джен склонилась так близко к лицу раненого, что он чувствовал ее дыхание на своих щеках, и прошептала:
— Фриц, когда ваша мать шла на пароход, она была не одна: у нее на руках был ребенок. Вы помните этого ребенка?
Слабая улыбка промелькнула на губах Фридриха.
— Да, это была моя маленькая сестричка, наша Иоганночка. Ей, кажется, было всего несколько месяцев, но я уже успел полюбить ее.
— А эту сестру... — Джен остановилась, так как ее голос прерывался от сдерживаемых слез, — а эту сестру вы хотели бы видеть? Показать тебе ее?
Фридрих ждал с напряженным вниманием. Глаза и голос молодой девушки выдавали ее, и раненый предчувствовал, что последует дальше.