Вздохнув, Бальтазар сел рядом с Моной, отставил чай в сторону и потянулся к комку из одеял и подушек.
– Так плохо?
Мона тихонько всхлипнула, откинулась на подушку и, скрипя зубами, уставилась в пустоту.
– Это… первые двенадцать часов… болит спазмами… с перерывами… Я забыла, как это ужасно! Еще в пятнадцать лет нашла в интернете проклятие против этого, – всхипнула она.
– Завтра будет лучше, милая.
– Меня уже тошнит от этого, – буркнула ведьма и – очень в тему – сунула в рот огромный кусок улитки с корицей. Глаза ее блестели, как будто она вот-вот разрыдается.
– Как мне тебе помочь? Ты уже записалась на встречу со своим адвокатом по поводу слушания?
– Нет! – тут же отрезала она.
– Но, Мона…
– Не сейчас, о’кей? Мы не можем… мы не можем просто посмотреть фильм? Не хочу говорить о суде!
– Но твой адвокат в курсе всего этого? Или я могу написать за тебя, чтобы тебе не пришлось ничего делать и…
– Нет, все хорошо! – Мона заметно повысила тон, голос у нее задрожал, и Бальтазар понял, что больше до нее не достучится.
– Хорошо, я просто хочу убедиться, потому что они меня не допускают, что крайне подозрительно…
– Бальтазар!
– Ладно, ладно. Я понял. – Он подавил смиренный вздох. Речь шла о ее благополучии, и как бы Моне ни мешало ее упрямство, об этом они могли поспорить и в другой день – необязательно сегодня. Раз ведомство действительно отрицало в деле Носдорфа демоническую активность, а прежде всего действия Бальтазара, то Мона одна предстанет перед судом за весь тот хаос, что они устроили на ярмарке, а эта мысль его ужасно пугала. В наши дни он вряд ли мог ворваться в зал, освободить ее и построить жизнь в изгнании и демонизме. Даже архидемона могли отстранить от должности, кроме того… Мона без друзей, в бегах от Церкви? Он понимал ее стремление к стабильности, потому что она и в нем пробудила это желание.
Теперь же Бальтазар отчетливо видел волнение, которое вызывали у нее его вопросы. Замкнувшись в себе, она сидела на кровати и избегала его взгляда. Это ему так быстро не исправить, однако с другой проблемой он на какое-то время мог бы ей помочь. Бальтазар осторожно положил одну ладонь ей на живот, просунув пальцы под свитер.
Мона открыла глаза.
– Как ты это сделал? – выпалила она. Удивленная, потянулась к его руке, сжала ладонь и вопросительно посмотрела на него.
– Ну, я демон… Причинять и снимать боль – это вроде как часть нашей природы, понимаешь? Одна из немногих разрешенных и фактически божественных способностей.
– Это же здорово! – пискнула Мона.
– Но это спазмы, а значит, как только я уберу руку, боль вернется…
Уголки рта Моны тут же опустились вниз, ее взгляд переместился на его ладонь у нее на животе.
– Я… я… ее оставлю там… сколько понадобится… да? – пробормотал он, внезапно осознав свою судьбу. Вот только ее большие, широко распахнутые глаза, которые смотрели на него снизу вверх из-под приподнятых бровей, маленькая смешная выпяченная губа… за этот взгляд он был готов вытерпеть и гораздо больше.
Некоторое время спустя, после спора из-за удобных подушек и поз, который, само собой, выиграла Мона, Бальтазар сидел в постели, ведьма облокотилась на него, а руки он сложил у нее на животе. На экране телевизора мелькали начальные кадры «Акульего торнадо ковырнадцать», открывая вечер трешового кино нереально отвратным CGI-интро[4] в виде множества мини-акул. Они зеркально, вращаясь и наклоняясь, плавали по лаборатории, при этом подозрительно напоминали украденный GIF-файл. В комнате приятно пахло чаем и алкоголем, а на экране бегали по кругу кричащие лаборанты.
– А т-ты можешь просто остаться здесь?
Бальтазар в недоумении вскинул брови. Голова Моны повернулась к нему, и она вопросительно посмотрела на демона. Из-за всего этого хаоса она, наверное, даже не успела задуматься об их положении.
– Рабочий день уже закончился, так что я могу остаться на столько, на сколько захочу.
– А ты… ты хочешь?
В подтверждение Бальтазар одной рукой обнял Мону чуть крепче, послушно держа другую у нее на животе. Так ей пришлось положить голову ему на грудь, а он был рад, что она прижалась к нему.