Внезапно все стали настаивать на том, чтобы я больше ела. Но мама долгие годы поучала меня, что мне нельзя объедаться, чтобы не стать такой же толстушкой, как Ракита. Она хотела, чтобы я была стройной в день своей свадьбы. Но я поняла, что могу управлять только своим телом, и потому ничего не ела. Разве влюбленные бывают голодны? Такое случается с каждой девушкой. Каждая девушка знает, как это бывает. В моем сердце жила мечта о поэте. Все мои мысли были о нем, и мне казалось, что его образ защитит меня от одиночества в браке, а мой желудок... Он был пуст, и мне было все равно.
Я подолгу лежала в кровати. Целыми днями я читала два подаренных тома. Ночью в моей комнате горел тусклый свет масляной лампы. Читая, я все чаще думала о деталях, связав которые, Тан Сяньцзу получил глубокое и целостное произведение. Я раздумывала о ключевых моментах оперы, предзнаменованиях, особых мотивах, а также о том, как каждое слово и действие отражало чувство, ставшее для меня наваждением, — любовь.
Сливовое дерево, например, было символом жизни и любви. Линян и Мэнмэй впервые встретились под сливовым деревом, там ее похоронили и там же он воскресил ее к жизни. В самой первой сцене Мэнмэй меняет свое имя, потому что ему приснилась слива, и называет себя Сном о сливе. Но это дерево также напоминает о Линян, потому что цветам сливы свойственна девственная красота — ведь они такие нежные и воздушные. Когда девушка выходит замуж, ее прелесть начинает испаряться, и вскоре она навсегда теряет свою загадочность. Ей еще предстоит выполнить множество обязанностей: родить сыновей, почитать предков мужа, быть благочестивой вдовой — но она уже начала скользить по направлению к смерти.
Я достала брусочек туши, растерла ее на камне, смешала с водой, а затем, стараясь, чтобы иероглифы выглядели как можно красивее, записала свои мысли вверху страницы первого тома: «Большинство тех, кто сожалеет о весне, особенно трогает зрелище упавших лепестков. Так было со мной, когда я в последний раз вошла в наш сад. Линян видит цветы и понимает, что ее молодость и красота уходят. Она не знает, что ее жизнь также держится на волоске».
Опера всегда сильно воздействовала на мое воображение. Меня особенно занимала нарисованная картина романтической страсти, которая так сильно отличалась от устроенных другими людьми браков, лишенных любви. Я привыкла к ним в усадьбе семьи Чэнь, и мне было суждено повторить судьбу моих родственниц. Мне казалось, что цин — это благородное чувство, высшее устремление любого мужчины и женщины. Мне довелось испытывать его всего три ночи, когда светил молодой месяц, но я верила, что это чувство придало смысл всей моей жизни. «Все начинается с любви, — написала я. — Сначала Линян вышла в сад, затем увидела сон, но ее любви не было конца».
Призрак Линян и Мэнмэй наслаждались, когда занимались игрой в дождь и облака. Они так искренне любили друг друга — совсем как я и мой поэт, — что их ласки совсем не были похожи на те отвратительные вещи, которые мужчина проделывает с наложницами. «Их любовь нельзя назвать плотской; она божественно чиста. Линян всегда остается благородной дамой», — написала я и задумалась о том, что чувствовала в последний вечер в павильоне Любования Луной.
Я размышляла о снах. Их видели Линян, Мэнмэй и я сама. Я думала о портрете, нарисованном Линян, и сравнивала его со своим комментарием. Я написала изящным почерком на верхнем поле: «Рисунок — это форма, лишенная тени или отражения, а сон — тень или отражение без формы. Скорее, это даже иллюзия, а не сон». Тени, сны, отражения в зеркалах и прудах, даже воспоминания неосязаемы и быстротечны, но разве это значит, что они ненастоящие? Я так не думаю. Я коснулась кистью туши, вытерла излишек и написала: «Ду Линян искала во сне наслаждения; Лю Мэнмэй нашел на рисунке свою супругу. Если вы не считаете все это пустой выдумкой, то фантазия станет реальностью».
Я так много работала и так мало ела, что начала сомневаться в том, что целых две ночи встречалась с незнакомцем в беседке Спокойного Ветра. Неужели мы с моим поэтом действительно покинули павильон Любования Луной, чтобы прогуляться по берегу озера? Правда это или сон? Наверное, это правда; и очень скоро меня выдадут замуж за человека, которого я не люблю. «Когда Линян заходит в библиотеку, — писала я, — она минует окно, и ей хочется вылететь в него, чтобы увидеть своего возлюбленного. Конечно, она боится сделать это». На моих глазах показались слезы. Они потекли по моим щекам и упали на бумагу.
Я была поглощена любовными видениями. Во время моего первого заточения у меня был плохой аппетит, а теперь я совсем его потеряла. Сяоцин выпивала всего пол чашечки персикового сока; я же делала несколько глотков чая. Я ничего не ела и потому забыла о том, что хотела сама распоряжаться своей жизнью. Я даже стала забывать о своем поэте. Меня снедали сумасшедшая любовь и желание. Один из наших мудрецов как-то написал: «Только те стихи хороши, что были написаны в минуты жестоких страданий». Гу Жоупу, наша великая поэтесса, ответила на это замечание, написав: «Чиновники и ученые должны разрезать свою плоть и раздробить кости, поседеть и потратить жизнь на то, чтобы понять, как сочиняются мрачные и печальные строки».
Я нашла в своей душе место, которое было лишено всех мирских забот. Там остались только чувства: любовь, сожаление, желание и надежда. Я сидела в кровати, надев любимое платье: на нем была изображена пара уточек-мандаринок, летящих над цветами и бабочками, и мысленно переместилась в Пионовую беседку. Можно ли сказать, что увиденные сны лишили Линян целомудрия? А мои мечты и прогулки по нашему прекрасному саду? Осквернили ли они мое благочестие? Может, я утратила свою чистоту, ведь я встретила незнакомца и позволила ему касаться меня лепестками пиона?
Я продолжала писать, в то время как в доме бурным ходом шли приготовления к свадьбе. Однажды портниха велела мне надеть мой свадебный костюм, а затем забрала его, чтобы ушить. На следующий день ко мне пришли мама и тети. Я лежала на кровати, вокруг меня на шелковом покрывале были разбросаны книги. На лицах женщин были улыбки, но они не казались счастливыми.
— Твой отец прислал письмо из столицы, — мелодичным голосом произнесла мама. — Сразу после твоей свадьбы он вновь поступит на службу к императору.
— Неужели маньчжуры ушли из страны? спросила я. Может, во время своего заточения я не заметила смены династии?
— Нет, твой отец будет служить императору Цин...
— Нет, папа хранит верность прежнему императору!
Как он может...
— Ты должна поесть, — прервала меня мама. — Вымой волосы, напудрись и приготовься встретить его, когда он вернется, как надлежит хорошей дочери. Благодаря ему нашей семье оказали великую честь. Ты должна выразить свое почтение. Сейчас же вставай!
Я не двинулась с места.
Мама вышла из комнаты, но тети остались. Они старались вытащить меня из постели и заставить стоять, но я вырывалась и извивалась в их руках, словно угорь.
У меня путались мысли. Как папа мог поступить на службу, ведь он же остался верен императору? Неужели мама покинет наш дом и последует за ним в столицу, как некогда поехала в Янчжоу?
На следующий день мама привела семейного предсказателя, чтобы обсудить с ним, как вернуть на мои щеки румянец, ведь до свадьбы осталось немного времени.
— У вас есть весенний чай из Лунцзиня? спросил он — Сварите его с имбирем и дайте ей: он заставит ее желудок работать и придаст ей сил.
Я пила чай, но он не помогал. Легчайший ветерок мог сбить меня с ног. Даже моя ночная сорочка казалась слишком тяжелой для меня.
Он дал мне кислых абрикосов — испытанное средство лечения для молодых девушек, чьи мысли свидетельствуют о быстром созревании, — но мой дух отказывался следовать в указанном направлении. Вместо этого я представляла, как выйду замуж за моего поэта и буду есть соленые сливы, когда забеременею нашим первым сыном, чтобы они помогли мне справиться с тошнотой.
Предсказатель вернулся, чтобы обрызгать мою кровать свиной кровью. Он надеялся, что благодаря этому ему удастся прогнать духов, которые, по его убеждению, там затаились. Закончив с этим, он сказал. «Если ты перестанешь отказываться от пищи, то в день твоей свадьбы твои кожа и волосы превзойдут все самое прекрасное, что есть на земле».