— Мы не можем изменить прошлое, но, возможно, наше будущее не так безнадежно, — сказал Жэнь. — Ведь Мэнмэю и Линян это удалось, не правда ли?
В то время я еще плохо понимала, как устроен загробный мир, что мне дозволяется, а что нет, но заверила его:
— Я никуда не уйду. Я навечно останусь рядом с тобой.
Жэнь обнял меня, и я спрятала лицо у него на плече.
Мне так хотелось остаться рядом с ним, но он сделал шаг назад и показал на встающее над горизонтом солнце.
— Я должен идти, — заметил он.
— Но мне нужно так много тебе сказать! Не оставляй меня одну! — взмолилась я.
Он улыбнулся:
— Но я слышу в зале шаги моего слуги. Он принес мне чай.
Затем, точно как в первый вечер представления оперы, он попросил меня встретиться с ним еще раз. Сказав это, он исчез.
Я оставалась там весь день и ночь, надеясь, что он посетит меня в своих снах. У меня было много времени на раздумья. Я хотела стать влюбленным призраком. В «Пионовой беседке» описывается, как Линян занималась с Мэнмэем облаками и дождем сначала во сне, а затем превратившись в призрак. Когда она опять стала человеком, то сохранила девственность. Она не желала осквернить свою чистоту до свадьбы. Но могло ли такое произойти в реальной жизни? Не только в «Пионовой беседке», но в каждой второй истории о призраках рассказывалось о духе женщины, который вредил, калечил или убивал своего любовника. Я вспомнила, как мама рассказывала мне историю о девушке-призраке. Она не разрешала себе касаться ученого, приговаривая: «Эти покрытые плесенью кости из могилы не сообразны с живой плотью. Связь с привидением ускоряет приход смерти. Мне невыносима мысль о том, что я приношу тебе вред». Я тоже не могла рисковать, потому что не хотела причинить боль моему поэту. Подобно Линян, мне было суждено стать женой. Даже после смерти — особенно после смерти — я не могла показать мужу, что мое поведение недостойно благородной госпожи. Линян заметила как-то, что призрак может быть ослеплен страстью, но женщина всегда должна помнить о правилах приличия.
В ту ночь У Жэнь опять пришел в павильон Любования Луной. Мы говорили о поэзии и цветах, красоте и цин, о вечной любви и недолговечной привязанности девушек из чайных домиков. Когда он покинул меня на рассвете, я была безутешна. Я все время находилась рядом с ним, и мне хотелось запустить руку под его тунику и коснуться кожи. Мне хотелось прошептать ему на ухо то, что говорило мое сердце. Я жаждала увидеть и потрогать то, что было спрятано в его брюках, и с нетерпением ждала, что он снимет мои вечные одежды и найдет то место, которое даже после моей смерти загоралось желанием, стоило мне подумать о его прикосновении.
В следующий раз он принес бумагу, тушь, камень и кисти. Он взял меня за руку, и мы вместе растерли тушь о камень, а затем прошли к озеру, где он сложил мои руки ковшиком, чтобы я принесла воду и развела ей тушь.
— Скажи мне, — попросил он, — скажи мне, что я должен написать.
Я подумала о том, что пережила за последние несколько недель, и начала сочинять.
Паренье в облаках как бесконечный сон.
Роса освежила горы.
Озеро блестит.
Ты привлек меня к себе, найдя средь облаков.
Когда последнее слово упало с моих уст, он положил кисть и снял с меня теплый жакет, рукава которого были вышиты узором «крылья зимородка».
Он написал еще одно стихотворение. Его иероглифы были изящными, словно ласка. Он назвал свое произведение «Свидание с богиней». В нем говорилось обо мне.
Печаль моя безмерна. Тебя нет.
Ночная темнота бездонна.
Но ты пришла во сне.
Меня переполняют мысли о том, что не сбылось.
Но ты пришла и принесла мне счастье, души моей богиня.
Вдруг всхлипнул я, и сон прервался.
Я вновь один.
Мы написали восемнадцать стихотворений. Я предлагала первую строку, а он записывал следующую. Мы часто заимствовали их из нашей любимой оперы. «Сегодня я явилась в плоти, полна любовью, и все желания мои лишь о тебе», — процитировала я слова Линян, произнесенные после того, как она вступила в тайный брачный союз. Каждая строчка была откровением о близости между людьми. Они объединяли нас. Наши стихотворения становились все короче по мере того, как слой за слоем мои вечные одежды падали на землю. Я забыла о своих тревогах. Теперь мое существование свелось к обрывкам слов: наслаждение, рябь на воде, соблазн, волны, облака...
Занялся рассвет, и Жэнь был унесен от меня. Он просто исчез. Солнце поднялось в небо, а на мне оставался один последний покров. Призраки чувствуют жару и холод не так, как обычные люди. Мы ощущаем их более глубоко, они словно отражают наши чувства. Я дрожала, не переставая, но не стала одеваться. Я ждала целый день и ночь, что Жэнь вернется ко мне, но он не пришел. Затем некая сила увлекла меня из павильона Любования Луной. На мне было только нижнее белье и платье с вышитой парой бабочек, летящих над цветами.
Со дня моей смерти прошло пять недель, и три части моей души разделились навеки. Одна часть осталась в теле, часть, блуждавшая по миру, полетела к табличке, а та, что очутилась в загробном мире, прибыла к Наблюдательной террасе потерянных душ. В этом месте мертвых переполняет такая глубокая печаль и тоска, что им разрешается в последний раз взглянуть на родной дом и послушать, что говорят их домашние. С огромного расстояния я рассматривала берег Западного озера и наконец разглядела родительский дом. Сначала я видела будничные происшествия: слуги опорожняли ночной горшок моей матери, наложницы спорили из-за блюда в форме головы льва, дочь Шао прятала образцы вышивки меж страниц моей копии «Пионовой беседки». Но потом я увидела, как горюют мои родители, и почувствовала острые угрызения совести. Я умерла из- за излишка цин. Я оставила этот мир, потому что охватившие меня чувства подорвали мои силы и затуманили мысли. Я видела, как плачет мама, и понимала, что она была права. Мне не следовало брать в руки «Пионовую беседку». Пьеса заставила меня испытать слишком сильную страсть, отчаяние и надежду, и потому я оказалась здесь, расставшись со своей семьей и мужем.
Папа был старшим сыном, и потому именно он проводил все ритуалы. Его главный долг и ответственность состояли в том, чтобы убедиться, что я похоронена по всем правилам, а на мою дощечку поставлена точка. Мои родственники и слуги приготовили новые жертвенные дары из бумаги — все те вещи, которые могли понадобиться мне в моей новой жизни. Они сделали для меня одежду, еду, дом и книги, чтобы у меня было хоть какое-то развлечение, но они не принесли мне паланкин, потому что мама не хотела, чтобы я даже после смерти покидала свой дом. Незадолго до моих похорон бумажные жертвы были сожжены на улице. С Наблюдательной террасы я смотрела на то, как Шао била палкой по огню и листкам бумаги: это было нужно для того, чтобы отогнать духов, желавших завладеть моей собственностью. Моему отцу следовало приказать делать это одному из моих дядей и велеть ему не жалеть сил, а мама должна была просыпать рис по краям костра, чтобы отвлечь внимание алкавших пищи голодных духов. Шао не удалось отогнать духов, и они украли почти все мои вещи. Мне мало что досталось.
Когда мой гроб поднесли к входным воротам, я увидела Жэня. Второй дядя разбил над моей головой надтреснутую кружку. Это был знак того, что отныне я смогу пить только ту воду, которую пролила за свою жизнь. Я возрадовалась. Во всех уголках усадьбы запускали петарды: они должны были прогнать пришедших за мной злых духов. Меня положили в паланкин — не в красный, как на свадьбе, а зеленый, символизировавший смерть. Процессия двинулась вперед. Дяди разбрасывали бумажные деньги, чтобы обеспечить мне право на вхождение в загробный мир. Жэнь, склонив голову, шел между моим отцом и чиновником Тан. За ними двигались носильщики паланкинов. В них сидели моя мать, тети и двоюродные сестры.