Но она не открывала книгу. Я возвысила голос и повторила свой приказ. Но она сидела спокойно, словно ваза на тумбочке. Она не собиралась открывать свадебную сокровенную книгу, и я здесь была ни при чем. Даже если забыть о моих недобрых помыслах, как, интересно, она собиралась выполнять супружеский долг, если отказывалась читать указания, которые должны были ей помочь в брачную ночь?
Я взгромоздилась на стул, стоявший на противоположной стороне комнаты. Она не двигалась, не плакала и не молилась. Она не откинула вуаль, чтобы осмотреть комнату. Она сидела совершенно спокойно, и я видела, что она следует традициям, как и полагается хорошо воспитанным девушкам из богатых семей. Ее туника была сшита из ярко-красного шелка, а вышивка на ней была такой искусной, что я сразу поняла, что невеста не сделала на ней ни одного стежка.
Открой книгу, — попыталась я еще раз. — Открой ее и убегай.
Ничего не произошло. Я встала, прошла через комнату и встала перед ней на колени. Наши лица разделяли всего несколько дюймов и плотная красная вуаль.
— Если ты останешься, то никогда не будешь счастлива.
По ее телу пробежала легкая дрожь.
— Иди же, — прошептала я.
Она сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула, но не двинулась с места. Я опять села на стул. С этой девушкой я была бессильна, так же как и с Жэнем.
Я слышала, как за дверью гремит музыка. Кто-то вошел в комнату. Девушка сняла книгу с колен, положила ее на стол и вышла, чтобы встретиться со своим будущим мужем.
Я много раз пыталась вмешаться в ход свадебной церемонии и последовавшего за ней пира. Но у меня ничего не вышло. Я верила, что нам с Жэнем суждено быть вместе. Как судьба может так жестоко ошибаться?
После пира Жэня и его жену отвели в комнату новобрачных. Зажженные красные свечи (не менее метра в длину) отбрасывали на стены золотые отблески. Считалось благоприятным знаком, если они будут гореть всю ночь. Воск медленно стекал вниз, словно слезы невесты, проводящей с мужем первую ночь. Если одна из свечей тухла — даже если это происходило по неосторожности, — это являлось предзнаменованием преждевременной смерти одного или обоих супругов. Музыка играла очень громко, гости кричали хриплыми голосами. Звон тарелок пугал меня. Бой барабанов вселял в меня страх. На свадьбах и похоронах музыканты играют как можно громче, чтобы спугнуть злых духов, но я не была злым духом. Я была несчастной, обездоленной девушкой. Я оставалась рядом с Жэнем, пока не стали запускать петарды. Затем со всех сторон посыпались горящие искры. Я не могла вынести этого и потому отпрянула от Жэня и взлетела вверх.
С безопасного расстояния я наблюдала за тем, как мой поэт вздымает руки, чтобы снять головной убор и вуаль невесты, и вынимает шпильки, на которых они держались.
Тан Цзе!
От этого мне было больно вдвойне. Я рассвирепела. Много лет назад, в первый день представления оперы, она сказала, что попросит отца навести справки о Жэне. И вот она получила то, что хотела. Ах, как она будет страдать! Я буду преследовать ее. Ее будни наполнятся несчастьями. В прошлом мне часто приходилось испытывать боль и неприкаянность, но когда я смотрела на Цзе, обнажившую свою прекрасную белую грудь, меня обуяло свирепое и разрушительное отчаяние. Почему мать Жэня выбрала Тан Цзе? Я не знала, что толкнуло ее на это, но из всех женщин Ханчжоу, из всех женщин Китая, из всех женщин мира она выбрала на роль невесты своего сына ту, видеть которую мне больнее всего. Может, поэтому Цзе была такой спокойной, когда ждала в комнате невесты? Может, зная о том, что я приду туда, она разложила вокруг себя сильные средства защиты? «Книга о дочерней почтительности» называла ревность самым страшным чувством, присущим предкам, и сейчас оно захватило меня с головой.
Жэнь стал развязывать узел на талии Цзе. Шелковая юбка скользила сквозь пальцы, которыми я так восхищалась. Когда мы были наедине в саду, я мечтала о том, чтобы он коснулся меня. Это было так мучительно, что я стала рвать на себе волосы и раздирать одежду. Я плакала от ужаса при мысли о том, что навсегда лишилась этого наслаждения, и от стыда — ведь мне придется смотреть на то, что случится дальше. Но туман не показался на озере, и на землю не пролился дождь. Музыкантам в саду не пришлось прикрывать свои инструменты и бежать в укрытие. Гости не перестали шутить и смеяться. Мои слезы падали на тунику. Больше им было некуда падать.
Еще совсем недавно я мечтала о тишине, чтобы я остаться рядом с Жэнем. Но когда все звуки смолкли, мне стало еще хуже, потому что тишина подчеркивала и обостряла то, что происходило в комнате новобрачных.
Если бы я была на месте Цзе, я бы расстегнула застежки на тунике Жэня. Я бы отвела руками ткань на его груди. Я бы прижалась губами к его гладкой коже. Но Цзе ничего этого не сделала. Она стояла неподвижно, как тогда, когда ей следовало читать сокровенную книгу. Я заглянула в ее глаза и не увидела никаких чувств. И вдруг я все поняла — недаром я жила в загробном мире. Она всегда хотела выйти замуж за Жэня, но никогда не любила его. Она думала, что умнее и красивее меня, а значит, заслуживает большего. Она победила: ей было шестнадцать лет, она была жива, она забрала то, что по праву принадлежало мне. Наконец, она получила Жэня, но не знала, что с ним делать. Более того, вряд ли она по-прежнему желала его.
Я заставила себя смотреть на то, как они легли в постель. Жэнь взял ее руку и просунул под одеяло, чтобы она могла коснуться его, но Цзе ее отдернула. Он попытался поцеловать ее, но она резко отвернулась, и его губы коснулись подбородка. Он перекатился и лег на нее. Цзе была слишком испугана или невежественна, чтобы получить удовольствие самой или подарить его мужу. Наверное, это могло бы родить во мне еще более сильное желание ранить ее, но в мое сердце проникло другое чувство. Мне было жаль Жэня. Он не заслужил такого отношения.
Когда пришло облегчение, черты Жэня исказились. Он приподнялся на локтях, чтобы взглянуть на Цзе, но ее лицо было пустым и бледным, словно кубики тофу. Не сказав ни слова, он слез с нее. Она легла на бок, повернувшись к нему спиной, и на его лице появилось такое же выражение, как тогда, когда я разглядывала его перед началом свадебной церемонии, в то время как он смотрел из окна на заросли бамбука. Поразительно, что я не разгадала его сразу, ведь именно таким было мое лицо долгие годы! Он, как и я, чувствовал одиночество и отчуждение от семьи и самой жизни.
Я опять обратила взор на Цзе. Я ненавидела ее, как и раньше. Но что, если я смогу сделать ее своей куклой, чтобы иметь возможность коснуться Жэня и сделать его счастливым? Я стала призраком, а значит, я сумею превратить Цзе в идеальную жену и вселиться в нее. Если я хорошенько постараюсь, он почувствует меня в ее теле, узнает мои ласки и поймет, что я по-прежнему люблю его.
Цзе крепко зажмурила глаза. Я видела, что она хочет уснуть, надеясь, что благодаря этому сможет избежать... чего? Встречи с мужем, телесного удовольствия, свекрови, обязанностей жены, меня? Если она в самом деле боялась меня, то заснуть было ужасной ошибкой. Да, я не могла воздействовать на нее в мире людей — возможно, она надела амулет, получила благословение, о котором я не знала, или же присущие ей себялюбие и упрямство были свидетельством сильной натуры, скрывавшей свои чувства, мягкость и ранимость, — но в мире снов она будет беззащитна передо мной.
Как только Цзе заснула, ее душа покинула тело и отправилась в путь. Я следовала за ней на безопасном расстоянии, пытаясь разгадать ее намерения. Не буду лгать: я все еще мечтала о мести и представляла, как нападу на нее во сне, когда она была очень уязвима. Может, я стану духом цирюльника? Все живые люди боятся, что к ним придут эти демоны: они появляются ночью и сбривают волосы на голове человека, когда он совершенно беззащитен. На этих местах волосы никогда не отрастают. Проплешины сияют на солнце, напоминая о прикосновении смерти. Мы также боимся забрести во сне в далекие страны, потому что знаем: чем дальше от дома, тем легче потерять дорогу и заблудиться. Мне ничего не стоило испугать Цзе в лесу. Я могла сделать так, что она никогда не выберется из промозглой темноты.