Но я удержалась от этого. Вместо этого я старалась не попадаться ей на глаза, пряталась за колонной в храме, скрывалась в глубине пруда, когда она смотрела на него, таилась в темноте ее новой спальни, которую она спокойно рассматривала, ошибочно полагая, что во сне ей никто не помешает. Она выглянула из окна и увидела соловья на ветке камфорного дерева и цветущие лотосы. Цзе взяла зеркальце, подаренное ей свекровью, и улыбнулась своему отражению. Во сне она была намного красивее, чем при свете дня. Она села на краю кровати, повернувшись спиной к спящему мужу. Даже во сне ей не хотелось посмотреть или коснуться его. И тут я поняла, что она разглядывает. Она не отводила взгляда от лежащей на столе «Пионовой беседки».
Я поборола желание выйти из темноты, зная, что проявленное благоразумие сослужит мне в дальнейшем хорошую службу. Я напряженно думала. Что мне сделать, чтобы привлечь ее внимание, но не слишком напугать? Мне удалось придумать легкий и невинный способ. Неподвижно стоя там, где я пряталась, я тихонько вздохнула, послав воздух в направлении Цзе. Мое дыхание было нежным и легким, но оно пролетело через комнату и коснулось ее щеки. Она коснулась пальцами своей щеки, где мое дыхание поцеловало ее кожу. Я улыбнулась в темноте. Мне удалось привлечь ее внимание, но, сделав это, я поняла, что продолжать следует с большой осторожностью.
— Отправляйся домой. Просыпайся. Возьми книгу. Ты знаешь, какую страницу ты должна прочитать, — четко произнесла я. Не было слышно ни звука, только мое дыхание опять поплыло через комнату к Цзе. Когда мои слова окружили ее, она вздрогнула всем телом.
Тем временем в мире людей Цзе стала метаться на кровати, а затем резко села. Ее лицо увлажнилось от пота, а обнаженное тело непроизвольно дрожало. Кажется, она не понимала, где находится, и ее глаза шарили в темноте, пока она не увидела мужа. Мне показалось, что она отпрянула от удивления и смятения. Секунду она сидела совершенно тихо, возможно, боясь того, что он проснется. Затем она как можно тише и медленнее выскользнула из кровати. Ее перебинтованные ноги не позволяли ей держаться прямо, и бледное тело в красных свадебных туфельках дрожало от усилий. Она подошла к свадебным одеждам, лежащим кучей на полу, подняла тунику, надела ее, а затем обхватила себя руками, словно для того, чтобы скрыть наготу.
Покачиваясь, она подошла к столу, села и придвинула к себе свадебные свечи. Цзе смотрела на обложку «Пионовой беседки» и, возможно, думала о своем прерванном сне. Затем она открыла книгу и пролистала страницы. Найдя подсказанную мной страницу, она увлажнила бумагу своими нежными пальцами, еще раз взглянула на Жэня, а затем беззвучно прошептала написанные мной слова:
«Любовь Линян и ученого божественна, а не телесна. Но это не мешает им — да так и не должно быть — испытать плотские удовольствия. Линян знает, как благородная госпожа должна вести себя в спальне, она умеет рождать желание, угождать, дарить возлюбленному наслаждение и утолять его желания. Все это вполне подобает уважаемой женщине». Я была незамужней девушкой и мне сложно сказать, откуда я все это узнала, но это были мои слова и мысли, и теперь я верила в них еще сильнее, чем раньше.
Цзе вздрогнула, закрыла книгу и задула свечу. Она закрыла лицо руками и заплакала. Бедная девочка. Она была испугана. Ей не хватало ума и знаний, чтобы понять, как доставить удовольствие себе и своему мужу. Пройдет время — а у меня не было ничего, кроме времени, — и я буду с ней еще смелее, чем сегодня.
Дождь и облака
«Книга ритуалов» учит нас, что предназначение брака состоит в рождении сына, который будет кормить родителей и заботиться о них, когда они уйдут в загробный мир. Никто, кроме него, не сможет выполнить эту обязанность. Брак также нужен для того, чтобы соединить две семьи и увеличить их благосостояние благодаря обмену выкупом за невесту и приданым. Он также помогает установить взаимовыгодные связи. Но в «Пионовой беседке» говорится совсем о другом: о тяге к человеку другого пола и физической страсти. Линян была застенчивой девушкой, но благодаря любви она расцветает, а став призраком, становится откровенной и чувственной. Она умерла девственницей и унесла с собой в могилу неутоленное желание. Когда я заболела от любви, доктор Чжао сказал, что дождь и облака излечат меня. Он был прав. Брачная ночь вернула бы мне здоровье, если бы я дожила до свадьбы. А теперь мои желания, которые я долго скрывала и подавляла, когда находилась на Наблюдательной террасе, стали такими же жадными и алчными, как мой желудок. Я не была страшным, злобным или хищным существом; просто я нуждалась в сочувствии, защите и прикосновениях моего мужа. Я желала Жэня так же сильно, как в ту ночь, когда мы впервые встретились. Моя страсть была могущественной, как Луна; она пробивалась через облака и водные толщи, заливая ясным светом мужчину, который должен был стать моим мужем. Нет, конечно, у меня не было такой силы, как у Луны. Я не могла напрямую обратиться к Жэню, и потому мне пришлось использовать Цзе. Сначала она сопротивлялась, но как живая девушка может противостоять существу из загробного мира?
Призраки, как и женщины, принадлежат стихии инь — холодной, темной, земной, женственной. Я сильно облегчила себе жизнь, месяцами оставаясь в спальне Жэня. Теперь мне не нужно было беспокоиться, что внезапно начнется рассвет, или раздумывать о том, как преодолеть острый угол. Я просыпалась к жизни ночью. Днем я располагалась на балках дома или, свернувшись калачиком, лежала в углу. На закате я начинала вести себя свободнее: словно наложница, я раскидывалась на кровати моего мужа, ожидая, когда он и его вторая жена придут ко мне.
Я отказывалась покидать комнату и благодаря этому проводила с Цзе меньше времени. Ее приданое повысило достаток семьи У (поэтому овдовевшая мать Жэня и согласилась на брак), но это вряд ли помогало им смириться со сварливым характером Цзе. Как я подозревала еще несколько лет назад, она выросла злобной и мелочной. Днем я часто слышала, как она жалуется на то или это, сидя во дворе. «Чай совсем безвкусный! — бранила она служанку. — Ты взяла чай из дома? Больше никогда не делай этого. Отец прислал мне самый дорогой чай, чтобы я пила его. Нет, я не разрешаю тебе заваривать его для моей свекрови. Подожди! Я тебя еще не отпускала. Чай должен быть горячим. И не заставляй меня повторять это еще раз!»
После обеда она и госпожа У возвращались в женские покои. Там им следовало читать, рисовать и вместе писать стихи. Цзе никогда этого не делала; она также не любила играть на цитре, хотя ее считали искусной исполнительницей. Она была слишком нетерпеливой, чтобы вышивать, и она не раз швыряла свою работу об стенку. Госпожа У пыталась увещевать ее, но это только озлобляло ее сноху.
— Вы мне не указ! — как-то закричала Цзе на свою свекровь. — Вы не можете приказывать мне, что делать. Мой отец — императорский церемониймейстер!
В обычных обстоятельствах Жэнь был вправе отослать Цзе в родительский дом, продать ее другой семье или даже избить до смерти за непочтительность по отношению к его матери, но Цзе говорила правду. Ее отец был важным чиновником, и он дал за ней богатое приданое. Госпожа У не стала бранить Цзе или жаловаться сыну на поведение его жены. В женских покоях редко царила тишина, но если такое случалось, воздух казался тяжелым от горечи и упреков.
Я слышала, как Цзе разговаривает в библиотеке Жэня таким громким и визгливым голосом, что ее можно было слышать даже в спальне. «Я целый день ждала тебя, — пилила она мужа. — Что ты здесь делаешь? Почему ты вечно сидишь один? На что мне твои слова и стишки? Мне нужны деньги! Сегодня торговец принесет образцы шелка из Сучжоу. Я не прошу себе новых платьев, но ты же видишь, что занавески в главном зале никуда не годятся! Если бы ты больше работал, нам бы не пришлось рассчитывать только на мое приданое».