Лизбет чувствовала, как он привлекает ее к себе, и, запрокинув лицо, приоткрыла губы, жаждавшие сдаться на милость победителя. В ее голове стремительно промелькнула мысль, что это только начало. Впереди их столько всего ожидало — и приключения, и чудеса, и славные свершения, за которые стоило бороться.
Родни порывисто, с неподдельной пылкостью прижал ее к себе.
— Ты моя! — воскликнул он. — Больше я тебя никогда не отпущу.
Она заглянула ему в глаза и увидела в них почтительное восхищение, которое он испытывал перед королевой, суровую решимость, которую он выказывал в схватках с испанцами, доброту, проявленную им к несчастным туземным рабам, ненависть к дону Мигуэлю, испугавшую ее своей непримиримостью, и новое выражение, прежде ей незнакомое.
Сначала Лизбет решила, что это отвага — блистательная отвага, всегда сопутствовавшая всем его мыслям и поступкам, но тут же поняла, что это любовь. Родни любил ее и слагал к ее ногам самого себя, нынешнего и будущего.
Лизбет услышала стук его сердца, и трепет проник в самую глубь ее существа. Затаив дыхание, она приоткрыла губы, и губы Родни тут же прижались к ним. Весь мир закружился в стремительном хороводе — вот это была настоящая жизнь, подлинное бытие, приключение, более захватывающее, чем любое из тех, что ей пришлось пережить!
Она чувствовала, что сердце Родни принадлежит ей навеки, хотя он по-прежнему остается верным рыцарем Глорианы. Подумав о королеве, Лизбет ощутила последний укол ревности, но тут она услышала голос Родни, исполненный глубокого чувства:
— Ты моя крошечная любимая, мое солнышко, мое бесценное сокровище…
Его губы словно извлекали душу из ее тела. Она задрожала от радости и со вздохом полного, ничем не омраченного счастья безоглядно отдалась поцелую своего возлюбленного — возлюбленного на службе королевы.